А ведь Фомин мне кого-то напоминает! Какого-то Панкрата… Что-то с памятью моей стало… «Панкрат-оружейник» — всплыло вдруг имя. А за именем и лицо. Маленькие глазки, сжатые в полоску бледные губы, нос картошкой. И злоба вперемешку с ненавистью. Откуда? Из какой-нибудь забытой сказки, скорее всего.
Но связь с Нечто явная. Фомин на его стороне и не простит. Куда он истратил годы от лейтенанта до полковника? Не научиться соображать профессионально и не уметь красиво показать грамотное решение! Ему бы гауптвахтой руководить.
* * *
Утренний подъем роты контролировал лично комбат. Мы выстроились в две шеренги. Он прошел вдоль строя, сказал несколько ободряющих фраз относительно предстоящих испытаний. Затем вывел меня из строя и объявил пять суток ареста за расстегнутый подворотничок.
«Ну никакой фантазии! — возмутился я про себя, — Снова подворотничок!» И решил, что посадят после экзаменов. А это ничего, потеряю недельку, всего-то. Но ошибся: Фомин уже вручал мне записку об арестовании, действие которой начинается немедленно. Вот как! Заполнил собственной рукой, ни одной ошибки. Всю ночь писал-переписывал?
Комбат с неприязнью посмотрел на бакенбарды, которыми я старался прикрыть слишком великие уши, и скомандовал:
— Собирайтесь, курсант! Завтракать будете на месте. С такой дисциплиной в курсантской столовой нечего… Тем более в офицерской.
Кинул в вещмешок зубную щетку, пасту… Ну и какой может быть выход из морпеховского тупика? Разве что попутками добираться до полигона… Помог бессменный секретарь Резерва Шепель. Проходя мимо меня и полковника, он шепнул:
— Сделай вид, что направился на гауптвахту. Провожать он тебя не будет. Не положено. Колонна пойдет через час. Маршрут знаешь. Мы тебя подберем.
Да, просто и гениально! Недооценивал я Шепеля, он единственный искренне сочувствует. Мы могли стать друзьями. Другие злорадства и не скрывают. В том числе Сэм, получивший привилегированный пропуск на Запад.
* * *
А на полигоне густо пахнет летний многоцвет, колосятся травы, поют птички. Спецкоманда готовит мишенное поле. Рота насыщается напряжением и страхом. Приехал комиссар батальона, мы поговорили. Комбат на учениях зарабатывает неуды, пребывая в убеждении, что я сижу в камере. Возможно, эта мысль как-то скрашивает заслуженный неуспех. С новым ротным у меня контакта нет, и я попросил комиссара пустить на стрельбы первым. Экзамен этой ночью. Остальное держится в тайне.
Комиссар тепло улыбнулся и сказал, что уже откорректировал очередь. От меня требуется сдать экзамены, — лучше по верхней планке, — а дальше порядок. Приказ министра обороны о присвоении звания, — проект готов, — зачеркнет записку об арестовании. Мало того, комбат будет умолять вернуть ее и уничтожить, чтобы никто свыше не увидел.