После встречи с синими журавлями сил немного прибавилось. И я решил вернуть ощущение риска. Ведь до падения в слабость жил как авантюрист. Соглашался на любую командировку, хоть на месяц или неделю. Горячих точек на карте во времена моей службы хватало. Стоимость жизни там измеряется не цифрами, а способностью преодолеть страх гибели своей и ближних. Который уже год боюсь сам себя! О критическом бессилии не сообщал ни отцу, ни Саше. До Саши десять тысяч километров, до отца — тысяча. Начнем с малого…
Но какая тысяча! Даже полтора часа за рулем от городской квартиры до деревенского дома даются с величайшим трудом. После езды требуется не менее трех часов отдыха. Подъем после синих журавлей ушел. Тело отказывается служить, дух протестует. Разумом превращаюсь в Гоголя, винящего себя во всех грехах человеческих. Понимаю: страдания из-за смены Пути. Даны как знамение очищения и подтверждения. Толпами по Звездной дороге не ходят. Нет, не вернусь к собутыльникам и сопостельницам! Нет в том ни смысла, ни удовлетворения малейшего. Что бы ни случилось…
«Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. Но в тесноте своей я призвал Господа и к Богу моему воззвал».
Так и произошло! Запомнил я этот час как никакой другой. Молю о здоровье, слезы текут по лицу, и все клеточки во мне трепещут. Истонченным за годы страданий естеством осознал — Он рядом, видит и слышит. Именно в то мгновение всплеска убежденной веры началось мое оживление. Час за часом, день за днем — силы и энергия возвращались. Через год уже легко справлялся со всеми приусадебными делами. И понял — пора ехать.
Зачем? Чтобы поднять себя до возможности преодолеть расстояние до Воеводы. А еще — то, что можно назвать долгом перед отцом. Пусть мы с ним никогда не беседовали. Пусть он не интересовался моими делами, не давал советов, не учил чему-то. Встречи в отпусках не приносили ни радости, ни облегчения. Его дом не был моим домом. Но — так надо!
Проехал я тысячу километров незнакомых дорог за рекордные двенадцать часов. Сел за накрытый мачехой стол и ужаснулся: ничего не изменилось! Те же слова, то же настроение… Мне стало плохо. Вернулось бессилие, тело охватила мелкая дрожь. Нет, в этом доме мне не стать своим! А чужим не хочу. Когда рядом орет матом чужая женщина и требует сыновнего почтения — хочется бежать. А когда ее поддерживает отец — хочется бежать вдвое быстрее.
Мачеха — прирожденный черный вестник. Как она умудряется плохие вести узнавать первой? С превеликим удовольствием поведала она о гибели друга моего Саши. А ведь он не сделал ей ничего плохого! Почему они оба, сидя передо мной, дружно радуются такому исходу?