(вместо эпилога)
Мастер Времени рядом.
Из края в край сердца моего разнесся отзвук мгновений, сложенных в секунды, часы и года. А за ними — удары отдаленного, предупреждающего колокола.
— Слышишь? Часы Мои предельно просты. Чем изощреннее техника, тем ненадежнее. Человеческие картинки претендуют на отражение мгновений жизни. А ведь истина и жизнь за пределами Часов.
Я узнал голос Мастера.
Силой Часов закручены вихри перемен. За спиной множатся птичьи гербы, встречные марши, хвалебные оды, сургучные печати… За каждой эмблемой — оперативный отряд.
Амаравелла? Нет!
Теперь и я знаю, в чьих пальцах кисть, кто управляет пером писателя и поэта, откуда приходят ноты. Но не надо цементировать левое ухо или по-монашески отрубать пальцы. Все, что требуется — освободить в себе горящий Бриллиант.
— Роух… — шепчу внутри себя.
И слышу:
— Один Закон. Одна черта. Одна струна…
Как не согласиться с такой простотой?
— …Но их проявлений бесконечно много. Измерения неизмеримы. Один — не имя числительное, но собственное. Надлунное, высшее Имя. Рядом с ним — никакого другого. Но в мирах подлунных есть слово, звучащее отдельно от прочих… Имя земных имен…
О-о, Роух! Знаю, о ком ты. Думаю о ней с первой секунды возвращения. Я произносил имя ее в беде и ликовании. Шептал вслух, но чаще — внутренним голосом.
* * *
Вот, она рядом, и не ждет от меня ничего ради себя. В ней нет печали, но скрытая радость. Она и ждала, и не ждала уже Ахияра. Он явился, чтобы уйти. И она согласилась с решением. Потому что известно ей то, чего я не знаю. Каждому свое незнаемое.
И что? Я вернулся к той, кого призывал и о ком тосковал в обоих мирах. Ту, которая стерта из моей земной памяти; ту, которая больше не нуждается в печати сокрытия. Нет больше Закрытого Времени. Для нее я был всем и есть всё, и нет в мирах любви выше.
Я встретил и — сжался!
Она рядом. Мы смотрим в расщелину, где исчезает тропа. По ней ушли Ахияр, Малыш, за ним я, позже — Сандр. И другие, раньше нас. Все вернулись. Но не все остались. Пахнет горами…
Уходил мальчиком. Сегодня я ростом выше Фреи. Но по-прежнему мал и беззащитен в ее глазах. А я просматриваю кадры из двух миров. Дни и ночи Арда Айлийюн и Стертого Времени на Земле, открывшегося у тропы, смешиваются в единую линию, из которой сплетается один образ.
Я опускаюсь на колени и прижимаюсь к ней, шепча то ли вслух, то ли про себя. Имя земных имен…
— Мама…
Она дождалась, когда созреет во мне общее, единое представление. И опустила руки на мою голову. Корона на ней, — знак мудрого терпения, — расплетается и накрывает меня защитным водопадом.