] Я переведу этот крик гордости и отваги следующими словами, которые я ставлю себе законом: «Во что бы то ни стало!» Если вашу душу, как вы говорите, наполняет любовь, заставившая вас преклонить передо мной колена, то вы будете помнить эти слова, не будете оглядываться назад, а будете смотреть вперед!
Он готов был кинуться к её ногам, но она его удержала и продолжала:
– Вы у меня взяли, кажется, розу? отдайте мне ее назад.
Гуго достал розу и подал ей.
– Я не хочу, чтобы отсюда уносили что-нибудь без моего согласия, – сказала она; – но я не хочу также дать повод думать, что я придаю слишком большую важность простому цвету…. Каков он есть, я вам отдаю его.
Гуго бросился целовать её руку, но она высвободила ее и, подойдя к столу, взяла с него книгу, поискала в ней и, проведя ногтем черту на полях раскрытой страницы, сказала:
– Можете прочесть, граф, и да сохранит вас Бог!
Орфиза вышла из комнаты бледная, со сверкающим взором, между тем как Гуго схватил книгу и раскрыл на замеченном месте. С первых же строк он узнал Сида, а на полях отмеченной ногтем страницы глаза его встретили знаменитый стих:
Sors vainqueur d' un combas dont Chiméne est lepria.
– Орфиза! вскричал он.
Но его руки встретили колебавшиеся еще складки портьеры за вышедшею герцогиней. Гуго не осмелился переступить за легкую преграду, отделявшую его от его идола. Но не нашел ли он в этой комнате больше, нежели смел надеяться, больше чем цветок, больше чем даже её волос? Опьяненный любовью, обезумевший от счастья, с целым небом в сердце, Гуго бросился к балкону и в один миг спустился вниз, готовый вскрикнуть, как некогда Родриг:
Paraisfez, Novarrois, Maures et Castillans.
Недаром боялся Монтестрюк минуты отъезда: после деревенской жизни, которая сближала его все более и более с Орфизой де Монлюсон, наступала жизнь в Париже, которая должна была постепенно удалить его от неё. Кроме того, разные советы и влияния, которые были совсем незаметны в тени деревьев замка Мельер, наверное завладеют герцогиней, тотчас же по приезде её в Париж. И в самом деле, Гуго скоро увидел разницу между городским отелем и деревенским замком.
С появлением герцогини среди рассеянной парижской жизни при дворе, дом её хотя и остался открытым для Гуго, но он мог видеться с ней лишь мимоходом и не иначе, как в большом обществе. Для любви его, после жаркого и светлого лета, наставала холодная и мрачная зима.
И странная же была Орфиза де-Монлюсин! Молодая, прекрасная, единственная дочь и наследница знатного имени и огромного состояния, она была предметом такой постоянной и предупредительной лести, такого почтительного обожания, видела у ног своих столько благородных поклонников, что не могла не считать себя очень важною особой и не полагать, что ей все позволительно. Кроме того, ее приучили видеть, что малейшая милость, какую угодно было рукам её бросить кому-нибудь мимоходом, принималась с самой восторженной благодарностью. Против её капризов никто не смел восстать, желанием её никто не смел противиться. Благодаря этому, она была-то величественна и горда, как королева, но причудлива, как избалованный ребенок.