Сказав это, Коклико взвалил его к себе на плечи и отнес к дровосеку, домишко которого виднелся на горе по выходившему из трубы дыму.
– Эй! кто там? – крикнул он. – Вот возьмите-ка себе раненого – Бог вам его посылает, так и ухаживайте за ним получше: это зачтется вам в раю. А вот пока и деньги за труды и на расход.
Дровосек с женой сделали на скоро постель из мха и сухого листа, покрыли простыней и уложили на ней раненого.
Коклико собирался уже уходить, как почувствовал, что его кто-то дернул за рукав.
– Это я… хочу вам сказать два слова… У меня сердце растаяло от того, что вы для меня сделали… а растрогать Пемпренеля – это штука, право, нелегкая… Мне сильно хочется стать вам другом, если только останусь жив… Значит, когда вам случится надобность в человеке с добрыми ногами и зоркими глазами, лишь бы только у него голова тогда была цела, – вспомните обо мне…. Для вас я сделаю то, чего никогда ни для кого не делал…
– Доброе дело, что ли?
– Ну, да, хоть и доброе дело, особенно, если от него будет вред кое-кому!
– Но, расставаясь в Тироле, где же мы можем сойтись опять?
– А хоть бы в Париже: я вернусь туда прямёхонько, как только буду в силах переставлять ноги. Чёрт бы побрал глупую фантазию потаскаться на чужой стороне!
Он притянул одеяло под бороду и, сделав знак Коклико чтоб тот подошел поближе, продолжал:
– Вы знаете, что меня зовут Пемпренель…. Значит, если вам встретится надобность в моих услугах, походите только по Медвежьей улице и поищите там плохенький трактир под вывеской Крысы-Прядильщицы. Там вы меня и найдете.
Он глубоко вздохнул и продолжал:
– Крыса-то ведь я сам, увы! а уже и бегал-то я сколько на своем веку!..[5] Держит этот трактирчик женщина, которую зовут Кокоттой…. Она такая же жирная, как я худой, и живем мы с ней ладно. Я скромно прячусь у неё от людского любопытства…. Когда вспомните обо мне, дайте ей в руки только клочок бумажки с тремя словами: Пемпренель, Зальцбург и Коклико, ведь вас так зовут, кажется? да напишите их не сряду, а одно под другим. Я пойму и буду ждать вас.
– Хорошо, вспомним, – сказал Угренок.
– А теперь спите себе покойно, – продолжал Коклико; – время бежит и нам пора вернуться к своим.
Он высыпал на руку дровосеку то, что еще оставалось у него в кошельке и, сев на коней с маленьким товарищем, поскакал назад в долину, где Монтестрюк беседовал с Орфизой де Монлюсон.