– Неприятное общество!
– Вот! ты отлично это сказал с первого же слова; а можешь ли сказать еще, что случилось на другой день?
– Еще бы! само собой разумеется! Принцесса, тронутая этим несчастьем и навлекшею его ревностью, поспешила тайком к постели…
– Принцесса уехала и не возвращалась!
Гуго расхохотался.
Маркиз стукнул сильно кулаком по столу.
– Как, ты смеешься, бездельник! – вскричал он. – Мне так сильно хочется вызвать тебя немедленно, чтоб ты меня уже доконал совсем… Посмотрим, будешь ли ты смеяться, когда я умру!..
– Ну, – отвечал Гуго, с большим трудом принимая серьезный вид; – еще неизвестно, кто из нас умрет скорей!.. Ты вернулся как раз во время, чтобы помочь мне в такой затее, из которой я, может быть, живым и не выйду…
– Ну, уже наверное не помогу, чтоб отучить тебя смеяться, животное, над несчастьем ближнего… Что там за затея?
– Я поклялся съехать верхом с большой Пустерли, сверху вниз.
Маркиз подскочил на стул.
– Да ведь это сумасшествие! – вскричал он.
– Знаю, и потому-то именно я и взялся за это.
– Ручаюсь, что тут замешана женщина?
– Разумеется.
– Ну, так я поберегу на будущее убедительные речи, которыми хотел было тебя огорчить… А для кого же эта безумная затея?
– Для Брискетты.
– Хорошенькой девочки с Вербовой улицы? Ну, приятель, у тебя вкус недурен! Я не могу смотреть на нее, чтоб не позавидовать счастью того негодяя, которого она полюбит… У неё такие глаза, что она кого хочет сведет в ад и станет еще уверять, что это рай… Было время, что я, как только придут черные мысли, шел прямо в лавку к её отцу… Бывало, посмотришь, как она ходит туда и сюда, да послушаешь, как поет, что твой жаворонок… ну, и горе пройдет прежде, чем она кончит – бывало свою песенку.
– Значит, ты находишь, что я прав?
– Еще бы! я и сам съехал бы вниз со всех больших и малых Пустерлей, и опять наверх бы взъехал, если б только принцесса Мамиани…
Маркиз остановился, вздохнул и, положив руку на плечо товарищу, продолжал:
– А чем же я могу услужить твоей милости в этом деле?
– Мне казалось, что нужно к этому дню, а именно к Пасхе, доброго коня, чтобы и красив был, и достоин той, которая задала мне такую задачу… я надеялся на тебя…
– И отлично вздумал! Выбирай у меня на конюшне любого испанского жеребца… есть там темно-гнедой; ноги – как у дикой козы, а крестец – будто стальной. Он запляшет на камнях Пустерли, как на ровном лугу, на травке… Его зовут Овсяной Соломинкой.
Маркиз взял бутылку мальвазии и, налив свой стакан, сказал:
– Когда подумаю, что у каждого из нас есть своя принцесса, мне так приятно становится. За здоровье Брискетты!