– Ты заметил, каким очаровательным тоном она говорит? – говорил он после Коклико; – какие жемчужины виднеются из-за её улыбки? Никто не ходит как она, не садится, никто не танцует как она! Она все делает иначе, чем другие. Её голос – просто музыка. Я сейчас смотрел на нее, как она проходила по террасе: божество, спустившееся с Олимпа! Уже не Диана ли это, или сама Венера?
– Разумеется, – отвечал Коклико; – но вы замечаете, граф, столько необыкновенных вещей, а заметили ль вы, что здесь ведь не одна, а две дамы?.. Об которой же вы это говорите, позвольте узнать?..
– Как, разбойник, ты не понимаешь, что я говорю о герцогине д'Авранш?.. Разве можно говорить о ком-нибудь другом, рядом с ней?..
– Но, граф, и та дама, что мы видели в замке Сен-Сави, тоже, право, стоит, чтоб и на нее посмотреть!
– Согласен и даже должен сознаться, что когда она показалась в зале, где мы ожидали тогда маркиза де Сент-Эллиса, то её величавая красота меня ослепила! Но теперь, как я могу сравнивать, у меня только и есть глаза, что для другой. Не кажется ли герцогиня д'Авранш, белая как лилия и увенчанная белокурыми волосами, самою богиней Гебой?
Коклико не из-за чего было спорить и он признал, что герцогиня, как прелестное совмещение всех совершенств, должно быть, действительно сама богиня Геба. Но этот обрывок разговора возбудил в уме Гуго целый ряд рассуждений о странной игре случая, отчего это он отдавал только свое удивление принцессе, первой по порядку между его видениями, а теперь готов сложить к ногам герцогини и удивление, и любовь свою? Между тем, красотой они в самом деле еще могли поспорить. Зачем же вторая, а не первая? В этом невольном, безотчетном предпочтении богини-блондинки богине-брюнетке, может быть, и не столько ослепительной, он мог видеть только указание самой судьбы, распоряжавшейся его жизнью.
В самом пылу этих мечтаний и волнений, он вспомнил вдруг о графе де Шиври. Ясно было, что он встречает соперника в этом молодом красавце, который живет на такой близкой ноге у герцогини д'Авранш. Правда, он ей родня, но самое родство это уже было неприятно для Гуго. Уже не помолвлены ли они друг с другом? Это надо бы разъяснить хорошенько. Да и самое лицо этого де Шиври ему не нравилось, у него была какая-то дерзкая, нахальная и презрительная улыбка, которая так и напрашивалась на ссору.
Судя по всему, что говорилось вокруг него, граф де Шиври считался одним из самых ловких и самых остроумных кавалеров при дворе. Он был знатного происхождения и богат, хотя этому богатству и нанесены уже были порядочные удары, о важности которых он один мог впрочем судить и которые во всяком случае легко было поправить женитьбой. Уверяли, что он в силах добиться всего. Он смотрел вельможей, был изыскан и изумительно изящен в нарядах, руки у него были тонкие и белые, стан ловкий, движения свободные, цвет лица бледный с тем неопределенным оттенком, по которому узнают люди, испытавшие сильные страсти и всякие удовольствия, глаза смелые и блестящие или глубокие и томные, но с таким выражением, которое никогда не смягчалось от взгляда, улыбка насмешливая, а в голосе, в жесте, в позах, в манере говорить или слушать – что-то особенно высокомерное, так что ему можно было удивляться, пожалуй, его даже можно было остерегаться, но искать его дружбы – никогда!