Жизнь притихла в княжьем доме,
Полушёпот, полузвяк,
Князь-Мстиславово здоровье
Брезжит в теле кое-как.
Семь лампад у изголовья
Полуночный лижут мрак.
Тень загробная, Еланья
Рядом бдит, не ест, не пьёт,
То бормочет заклинанья,
То в углу поклоны бьёт.
То с чернавкой затевает
Тела квёлого мытьё,
Как ребёнка пеленает,
В чёрные уста вливает
Заварное питиё,
Чтоб воспряло житиё.
Челядь выстлала прилежно
Вдоль по улице снопы,
Дабы от колёс тележных,
От подкованых копыт
Неполезный стук железный
Не тревожил слух болезный,
Не мешал суду судьбы.
Потому и не слыхали,
Потому и прозевали
Деда белого приезд
Из полночных дальних мест.
Ванька, рыжий чёрт, ключарь,
Борода что киноварь,
Гнал кобылу, что есть мочи:
– Ну-тка, вороная тварь! —
И, приехав среди ночи,
Старца потащил скорей
До узорчатых дверей
Да втолкнул его взашей
Пред хозяюшкины очи:
– В ноги кланяйся, кощей,
Да гляди, не околей!
То Еланья увидала,
Зыркнула на ключаря,
Сдвинув брови, прошептала:
– Знать, учила тебя зря,
Дедушку как глаз беречь
Да сдувать пылинки с плеч!
Старец спину разогнул,
Пригляделся и вздохнул:
– Исхудала-то с лица,
Знать, горюешь без конца…
– Ох, живу как в тяжком сне,
Да ведь речь не обо мне, —
Старца мягко обняла
И к Мстиславу подвела.
– Видишь, экая беда,
Без тебя нам никуда…
Пособи свершиться чуду,
Век, родимый, не забуду.
Дед перины распахнул,
На увечного взглянул
Да ладошкой вдоль лица,
Как над латкой холодца,
Плавно эдак поводил,
Про себя проговорил:
«На беду ты, воевода,
Возвратился из похода…
Дабы Лихо не будить,
Взять тебя да усыпить…
Ан на то не наша власть.
Да и птаха извелась…»