Скрип дверей пошёл да шорох —
Вылезают из каморок,
Выползают из людской
Кто с лучиной, кто с клюкой.
Тут раздался новый грохот,
Несусветный чей-то хохот,
Чу! Неужто от Еланьи,
Из боярыниной спальни?
По оказии такой
Люди кинулись в покой
Да отпрянули назад —
От разбросанных лампад
На коврах круги горят,
И боярыня… о, боже,
Без платка и без одёжи
По-над тем огнём резвится,
И хохочет, и кружится!
Ниточкой по белой коже
Кровь с чела её сочится,
Очи злым огнём горят,
Не мигаючи глядят…
А и вправду дьяволица,
А и вправду сущий ад!
Уж постель заполыхала.
Между Глашек и Афонь
Рыжий Ванька, ровно конь,
Проскочил да сбил огонь
Византийским покрывалом.
Кто-то притащил ушат,
Да водою из ковша
На ковры пошёл плескать,
Тряпки дымные топтать.
А Еланья голымя
Среди чада-полымя
Пляшет, голову сломя,
В руки слугам не даётся,
Диким хохотом смеётся.
Вдруг на рыжего наткнулась
И, незнамо что творя,
Рысью дикою метнулась
На Ивана-ключаря!
Обвила его руками
И бесстыжими ногами
Да целует его всласть:
– Обойми скорее, князь!
Челюсть Ванькина отвисла,
Будто сгрёб его нечистый
Так, что рук нельзя поднять,
Ни вздохнуть, ни слов сказать.
Ан людишки подсобили —
Навалились, отцепили
Ту безумную любовь,
Полотенцами связали,
Будто куклу спеленали
Да с лица утёрли кровь.
Плачет барыня, трясётся,
Челядь же по стенкам жмётся,
Горю горькому дивясь,
За хозяюшку молясь,
Просит милости у бога.
Постепенно суматоха
Поутихла, улеглась…
Тут вошёл хозяин, князь,
На сундук большой присел,
Старца привести велел.