– Не двинусь никуда, пока солнце не взойдет! – решительно заявил Иосиф.
– Боишься с пути сбиться?
– Не то! Мудрецы говорят, что человек входит в мир и уходит из него, и в этом есть благо. И господь сотворил свет и назвал его благом, вот…
– А к нам и ослам нашим это какое отношение имеет? – нетерпеливо перебил Эйнан.
– Вот я и говорю, что пуститься в путь – это в мир войти, а если до рассвета не потерпеть, то и не видать нам блага!
– Боюсь, Иосиф, ты выхолащиваешь мысли мудрецов. Слова твои справедливы, если дорога полна опасностей, а нам ничего не грозит, ибо люди вокруг безусловно честны и бесконечно добры, – возразил Эйнан.
Покуда спорили пилигримы, занялась заря. Забара вышел во двор и увидал двух добропорядочных ослов. Благонамеренные их морды выражали готовность продолжать службу, словно накануне они вдоволь наелись овса в хлеву, а не голодали под луной. Забара воздел руки к небу и возблагодарил господа, помогающего рабу своему и животине его: “Добродей и спаситель извека и скотины, и человека!”
5. Дознаватель, угадатель и плутовства каратель
День ото дня прочнее и глубже увязает Иосиф ибн Забара в рутине странствия, затеянного ради умножения почета и славы, коих не доставало ему на поприще барселонского врачевателя. Друг и попутчик его, Эйнан, словообильный и в чувствах порывистый, не позволяет Забаре скучать, извлекая из памяти истории одна другой занимательней.
Как-то проходят наши путники мимо стен некоего города, и Эйнан разражается громким плачем без очевидной причины. Забара глядит с удивлением на товарища, а тот все добавляет голосу, и рыдания его оглашают дорогу и поле, и уж, должно быть, слышны за городскими стенами. Умудренный опытом дружбы, Иосиф не мешает Эйнану исчерпать запас слез и вполне обнаружить огромность горя. Он терпеливо дожидается конца излияния чувств, ибо, во-первых, являя терпение, мы льстим нашей мудрости, а, во-вторых, чужую волю благороднее перетерпеть, чем пересилить. Наконец, всхлипывания стихают.
– Что привело тебя к столь великой печали, дружище? – спросил Забара тоном сострадания.
– Я оплакиваю смерть мудрейшего из мудрых, честнейшего из честных, справедливейшего из справедливых, – ответил, несколько успокоившись, Эйнан.
– Кто он?
– Судья. Мой друг ушедший. В городе этом он жил и умер, и смертью своею осиротил достойных и ободрил подлых – ответил Эйнан, и голос его вновь задрожал.
– Ах, услыхать бы о славных деяниях сего рыцаря правосудия!
– Так слушай же! Поведаю лишь толику несметности, и восхитишься!
К истине тропой дознания
Пришел к судье бедный человек со своим горем и молит о помощи, и пеняет на судьбу, и сетует на бессилие. Судья проникся искренностью просителя и велел тому унять вопли страдания и говорить толком.