Потом были долгие рейсы и короткие наезды домой. Случалось и отпуска проводить у тетки после развода. С Василием тогда, конечно, встречались не раз. Сидели. Молчали – каждый о своем. Как-то так у мужиков принято, особенно когда есть, о чем молчать.
Так и вся жизнь в тишине прошла.
Ну и ладно. Смерть Василия он замалчивать не позволит. Милиция может бездействовать, брат – до бесконечности убеждать себя, что не было убийства… Кстати, Петру бы надо позвонить, рассказать об истории с полушубком.
Кот после трапезы не стал умываться, а запрыгнул на табуретку и свернулся калачиком, спрятав нос в меху. Иван Ильич встрепенулся и принялся растапливать печь. Скомканная газета вспыхнула от шипящей спички, пламя быстро перебежало на щепки. Горячий дым загудел в трубе, согревая старые кирпичи, унося прочь из избы дурной воздух и дурные мысли.
Иван Ильич прикрыл дверцу и закурил.
С другой стороны, подумалось ему, зачем Петру звонить? Только побеспокою лишний раз. Еще пошлет куда подальше – и что тогда? Он, по сути, единственный родственник, который может потребовать дополнительного расследования. И важнее всего – перетащить его на свою сторону, собрать побольше доказательств того, что Василий умер с чужой помощью.
Убили его.
Эта мысль была дурнее прочих. Иван Ильич невольно сжал кулаки, сминая зажженную сигарету. Он чертыхнулся и подул на левую ладонь, посреди которой пылало красное пятнышко ожога. Впрочем, он был почти что рад – думать об убийстве лучшего друга оказалось еще больнее. Пусть лучше так, на самом деле. Авось быстрее пройдет.
Кот, будто почуяв неладное, запрыгнул к нему на колени. Иван Ильич рассеянно почесал Кешу за ухом здоровой рукой, и тот заурчал. Впервые, надо сказать. Когда он бывал тут в гостях, кот и близко не подходил, тем паче в руки не давался. А теперь вот… Принял, значит. Признал.
– Ты по хозяину-то скучаешь? – спросил Иван Ильич, пытаясь поймать взгляд янтарно-желтых глаз. – Говорят, вы к нам вообще не привязываетесь. Да и хрен бы с ними, пусть говорят. Я вот собак не люблю: шумные, все скачут, в лицо лезут. Мы дочке как-то подарили щенка… давно… Мороки было! Все шнурки мои сгрыз. Ну, он с ними остался жить, конечно. Джеком звали. Ванильные сухари любил…
Воспоминание двадцатилетней давности неприятно поразило его. Пес-то давно издох, а память вон какие фортели выкидывает. Иван Ильич не любит думать о прошлом – что-то в этом есть неправильное. На дворе двухтысячный год, а ты вдруг оказываешься в восьмидесятом. Брежнев по телеку, дочка в садик идет, жена тайком таскает ванильные сухари в кармане плаща, потому что заводчик настрого запретил…