Иван Ильич шел вперед, засунув руки глубоко в карманы куртки и упрямо наклонив голову. Бормотал под нос: «Дурак! Старый дурак!» На душе было совсем гадко и очень хотелось выпить, но он только набычился еще сильней и ускорил шаг. До того ли теперь? Если он хочет хоть как-то пролить свет на странную смерть Василия, надо научиться держать себя в руках – это и трезвости касаемо, и базара.
Ситуация-то все интереснее становится! Вот утонул человек – и в самоубийцы записали. Это в какой-то степени понятно. Назаренко неплохой мужик, но за место свое держится, ему «глухарь» в отчетности совершенно ни к чему. А без отчета о вскрытии рассуждать не о чем, но Иван Ильич подозревал, что ничего интересного там и нет. Патологоанатом не искала подозрительных зацепок, она думала, что работает с телом самоубийцы…
Потом этот полушубок… Даже если бандиты правы, и его на базу подбросили, то кто это сделал? Сам убийца, его сообщник или молчаливый свидетель? Впрочем, последний вариант даже рассматривать не стоит: место у реки тихое, уединенное, и спрятаться там негде. Свидетелей не было. По крайней мере, таких, о которых тут же не стало бы известно преступнику.
Опять же бандиты… То, что на выручку к охранникам приехал аж сам хозяин базы, само по себе интересно. А как он по-человечески общался, насколько был вежлив и обходителен – вообще ни в какие ворота. У Ивана Ильича в голове не укладывалось, что такой серьезный мужик может взаправду опасаться простых деревенщин вроде него. Вооруженных топорами, вилами или хуже всего – спичками.
Ведь в их глушь пожарные исторически приезжали уже на пепелище, не поспевали просто. В былые времена добровольную дружину набирали из местных, а теперь… Шериф протокол составит – и дело с концом. А вложенные деньги, понятно, с деревенщин не стрясешь.
И, наконец, статья в «Плоскодонке». Тут все в кучу: и неформат, и вранье, и неизвестные источники информации. Ему не известные. Потому что языком трепать надо меньше, а слушать – внимательнее.
– Поеду в город, – решил Иван Ильич. – Найду этого Горобца и разговорю, хоть он дерись.
За углом здания продолжал ритмично стучать топор. Иван Ильич решил поговорить с отцом Геннадием и направился на звук. Молодой священник, голый по пояс, стоял перед колодой. Рядом высилась груда свеженаколотых дров.
Лицо служителя культа раскраснелось и блестело от пота, борода взмокла, мышцы спины и рук грозно бугрились под кожей без единого пупырышка – это на морозе-то! Типичный такой русский богатырь. Но Ивану Ильичу почему-то вспомнилась итальянская комедия «Укрощение строптивого». Герой фильма в исполнении Челентано хватался за топор при малейшем намеке на половое возбуждение. И киношный персонаж, и отец Геннадий оберегали собственное целомудрие. Впрочем, мотивы у них были совсем разные.