– Царствие ему небесное, – добавила Кузьминична, подняв рюмку с водкой.
Поп нахмурился и уж раскрыл было рот, чтобы возразить, но Иван Ильич перехватил инициативу.
– Земля пухом Васе, – сказал он, – и вечная память.
Выпили, не чокаясь, и застучали вилками. Иван Ильич поначалу опасался притрагиваться к теткиной стряпне. Однако хлеб, к счастью, был магазинный, а блины Зоя Ивановна научилась печь еще в юности. Кутья и копченья-соленья тоже удались на славу. Ну а водка есть водка.
– Ну, между первой и второй… – Мураш отложил вилку и налил всем по новой.
Жена пихнула его локтем.
– Не части, нам ехать еще.
– Далеко собрались? – полюбопытствовала Зоя Ивановна.
– В райцентр надо, к куме. Хотели днем еще, магазин пораньше закрыть, да раз такое дело…
Иннокентий дрогнувшей рукой поднял рюмку.
– За Васю. Хороший был мужик.
Иван Ильич поднял брови: всего-то девять дней назад бывший одноклассник высказывал противоположное мнение. И в довольно резкой форме.
– Всякое было, – добавил Иннокентий, перехватив его взгляд, – а кто старое помянет, тому, как известно…
– Всякое… да вы с малолетства собачились, даром что жили через забор, – хохотнула Кузьминична, закусив грибочком. – Он и кота в честь тебя назвал. Помнишь, ты грозился хвост ему оторвать, как кличку услыхал?
Смущенный Мураш пробормотал:
– Чего в сердцах не скажешь, зверь-то ни при чем. На месте хвост его, все видели.
– А, кстати, Кешка не бегал у дома? – повернулся к нему Иван Ильич. – Петру вчера ключи отдал, теперь душа не на месте.
– Не видал. Или в избе остался, или сныкался еще где-то. Кто их, шебутных, разберет!
Его супруга махнула рукой.
– Что говорить, тяжелый Васька был человек. С малолетства себе на уме, да и как сосед – врагу не пожелаешь.
– Василий Петрович в одиночку и голыми руками, можно сказать, старый клуб в часовню переделал, – отчеканил священник. – Других энтузиастов в деревне не припомню. Пока красивое место для молений не оборудовали, никто на порог и носа не казал.
– Я казал, – смущенно возразил Мураш. – Гляжу: работает Васька, весь в мыле – ну и ходу. Чего мешать-то художнику?
Зоя Ивановна тихонько фыркнула в салфетку, а отец Геннадий только плечами пожал. Кузьминична попыталась оправдаться:
– Ну, я ж не в плохом смысле, батюшка. Церковь – дело хорошее, нужное. Я Ваське потом так и говорила: хорошо, мол, поработал… Придешь, бывает – и так светло на душе становится, спокойно-спокойно. Славно получилось.
– Скромный он был, – улыбнулась Зоя Ивановна. – Для людей старался.
– Нет, ну а Петька… Выставку эту он для людей затеял, что ли? – снова вскинулась Кузьминична. – Да в жизни не поверю! Вася, конечно, не без таланта, но все не Рембрандт какой-нибудь. Никто его не знает.