По жаркому времени окна, выходящие на тихую улицу, были открыты, и легкий ветерок шевелил прозрачные занавески, за которыми зеленел акацией палисадник. Сама же комната напоминала музей. На самодельных стеллажах из толстенных досок, занимавших всю стену, рядами стояли книги – и современные, и старые, и старинные, в кожаных корешках. На полках царил завидный порядок: ни одна книжка не лежала плашмя поверх ряда, и было видно, что хозяин с завязанными глазами запросто скажет про любое издание, на какой полке и которым с краю оно расположено.
Другую стену занимали старые фотографии и иконы. От ликов, портретов и видов города рябило в глазах, но и здесь ощущалась система. А особенно интересно смотрелся старый письменный стол, обе тумбы которого были переделаны под картотеку. Видимо, Евгений Васильевич уже не доверял своей памяти стопроцентно. А может быть, желал оставить свои воспоминания после себя. Но не это было главным в столе: на нем стоял массивный подсвечник из серебра, сразу привлекавший внимание своей необычностью, а аккуратную стопку бумажных листов прижимал сверху топорик из зеленоватого камня.
Проследив за взглядом Андрея, Шатунов улыбнулся.
– Да, молодой человек, у меня здесь масса интересных вещей. Вот Светочка даже завидует. Каменных топоров у них точно нет. Не печальтесь, я все завещаю музею. Простите стариковскую слабость – не могу расстаться с тем, что всю жизнь собирал. Вот, к примеру, этот подсвечник…
Светлана едва удержала смех, увидев в глазах Андрея отчаяние.
– Евгений Васильевич, – перебила она старика, – вы об отце Иоанне рассказывали.
Это была, в принципе, ложь, потому что до отца Иоанна разговор еще не дошел. Однако в данном случае ложь послужила во благо – Шатунов, будто вспомнив, что и правда рассказывал об отшельнике, перешел прямо к нему. Впрочем, ничего существенно нового в его повести не было, хотя ее и украсила масса мелких подробностей. Терпеливо послушав об отшельнике, его окружении и обычаях начала двадцатого века около часа, Света, выждав момент, задала краеведу конкретный вопрос:
– Скажите, Евгений Васильевич, а вы не знаете, кто такая Мария Ильинична Сухова? Вероятно, она была свидетелем смерти отца Иоанна. Жила в Сосновке, переехала в город где-то в тридцатых годах. Впрочем, переехала уже, скорее всего, с фамилией мужа…
Шатунов откинулся в кресле и прикрыл рукою глаза.
– Сухова… Сухова… – бормотал он, припоминая. – Мария Ильинична, из Сосновки…
Андрей и Светлана замерли в ожидании. Неужели сейчас, вот сейчас, появится реальная ниточка, по которой можно будет сделать хоть один шаг к утерянному распятью? Старик замолчал, все так же прикрывая ладонью глаза.