Из всей милиции я одного Дзержинского люблю.
Я тоже преклоняюсь перед ним. Этого человека нельзя не уважать, — сказал Виталий Николаевич, умышленно опуская начало Юриной фразы.
Иванников встал из-за стола, уступая место воспитателю. Тот сел и кресло, придвинул к себе дневник и, перелистывая страницы, спросил:
Что скажешь?
— В вас, кажется, разобрался, Виталий Николаевич.
А в себе?
— Не знаю, — честно признался Юра. — В голове полный сумбур. Время нужно.
Не тяни. А то, пока будешь разбираться в одном, упустишь другие. Время — это самое дорогое, ему цены нет, поэтому расходуй рационально, с умом.
Сигнал подъема наполнил коридор шумом. Юрий повернулся к двери:
Мне пора.
В нарушение установленного порядка, придя в спальню, лег: традиции он не изменил, а часок-другой можно и поваляться.
Казалось, только успел прикрыть глаза, как кто-то бесцеремонно растолкал. Сел на кровати, с трудом разомкнул веки. Напротив стоял Филипчук, чуть поодаль — пять воспитанников из других отрядов. В основном мелкота. У одного под глазом красовался синяк, еще у одного неестественно распух нос.
Видели? — обратился к ним Филипчук.
Те согласно закивали головами.
И чтобы без дураков, ясно? А теперь — брысь!
Ребята гурьбой высыпали в коридор.
Что это значит? — спросил Юрий, догадываясь, что услышит и ответ.
Они тоже сегодня освобождаются и, как получат в бухгалтерии деньги, дадут тебе по пятьдесят рублей.
Зачем?
Ты добавишь к ним свою сотню и передашь Андрюхе Зотову и Саньке Елкину.
Юрий знал этих ребят: они освободились месяца два назад.
Где я их найду?
Искать не надо. Они тебя встретят у ворот.
Как они узнают, что я освобождаюсь?
Не твоя забота. — Максим криво усмехнулся и добавил: — Уже знают и держат путь сюда.
Ты во что меня втягиваешь?
Не дергайся, безмятежно зевнул Филипчук. — Все добровольно.
V двоих «добровольность» прямо на лицах написана.
Тебе то какое дело? Они дадут, ты передашь, кому велено и адью
А свою сотню зачем? От возмущенна сна как не бывало.
Ихние деньги передам их «буграм», твои мне достанутся,
За что в должен? И почему сотню?
Сотню потому, что дольше их просидел, — значит, больше заработал. А именно мне за то, что, пока был «бугром», не очень прижимал, щипать давал.
Юрий едва сдержался. Заработанные в колонии деньги десятки раз мысленно распределялись и перераспределялись, но все равно на что-нибудь не хватало. А тут на тебе, ни за здорово живешь!
Обижайся не обижайся, Максим, — как можно миролюбивее заговорил Иванников, — но я не для того освобождаюсь, чтобы с места карьер, прямо за воротами заняться грабежом. Пусть твои дружки сами разбираются, а меня оставь в покое. И на мои деньги не рассчитывай: не дам.