– Он жив?
– Отошел к Господу четыре года назад.
– А…
– Я жила у тетки, – предупредила Клео дальнейшие расспросы. – А теперь, когда мне исполнилось восемнадцать лет, она нашла мне место белошвейки в Кюмун-де-Сюр. Я туда и направлялась, но, похоже, сбилась с дороги.
– Сорок лье в одиночку? – барон удивлялся все больше.
– Господин барон, странно, что после нашей беседы вы еще спрашиваете об этом.
Барон сердито хмыкнул и замолчал. В самом деле, если девушка так владеет шпагой, то бояться ли ей разбойников? Может быть это разбойникам стоит ее бояться? «Пистолет…» – опять мелькнуло у него.
Клео зевнула.
– Однако уже поздно, господин барон. Вставать мне рано, поэтому разрешите пожелать вам спокойной ночи. А если хотите узнать, метко ли я стреляю, то завтра утром я вам это продемонстрирую. А сейчас не беспокойтесь. Яков проводит меня.
Клео, очаровательно улыбнувшись, вышла. Барон скрестил руки на груди. Он был настолько ошеломлен, что даже не встал. Это чертова пигалица, казалось, читала его мысли! И главное, какой позор! Упасть как таракан брюхом кверху! Его всего передернуло. Хорошо еще, что никто этого не видел. «Надо напиться!» – с мрачной решимостью подумал он.
Но пить в зале, где все напоминало о бесславно проигранной битве? Нет, это было решительно невозможно!
Барон грузно поднялся. Пошатываясь, подошел к столу, где еще сохранились целые бутылки, Схватил четыре. Подумал, освободил руку и ударил кулаком по столешнице. Почти тотчас же в дверь просунулась озабоченная физиономия поваренка.
– Бери поднос, наваливай на него мясо и тащи за мной! – господин барон решил пить в кабинете.
Да, наверное, никогда в своей жизни, барон де Вильрод не испытывал такого позора, как в тот вечер. Отчего и количество вина, требуемого для «заливки» бушевавшего в его груди пожара потребовалось немерянное количество. Поваренок просто сбился с ног, спускаясь в погреб с пустыми кувшинами и поднимаясь с полными. А когда же окончательно рассвело, он робко постучал в дверь господского кабинета и, заранее готовясь к побоям, едва слышно пролепетал, что вино кончилось.
Он едва успел закрыть дверь, как в нее гулко ударился тяжелый серебряный канделябр, вслед за ним полетели каминные щипцы. А вслед за щипцами в коридор вылетел и сам господин барон.
– Воры! – орал он. – Украсть мое вино! Воры! Я могу вас всех перевешать! Я имею право творить свой суд на своей земле!
От этих воплей, казалось, должен был пробудиться весь замок. Но его обитатели знали характер господина барона, а посему, чтобы обеспечить себе спокойный сон, ночевали не в замке, а в городке, чьи дома начинались почти сразу же у обвалившегося рва. Так что единственным кто мог бы проснулся, кляня дурной нрав господина, мог быть дежурный повар. Но он уже встал, потому что хотел приготовить завтрак для милой мадемуазель, которой так вчера понравилась его баранина, что она не поленилась прийти на кухню и поцеловать его.