– Чекист – он и при смерти чекист: все равно наколет, – констатирует Анна Сергеевна и спешит обратно к Стохе.
– Лешенька, – вновь оказывается на коленях перед распростертым телом Анна Сергеевна, – не бери греха на душу, скажи, где ребеночек?
– А что мне лишний грех? Одним больше, другим меньше, все равно пропадать…
Вернулся Игорь со стаканом янтарной жидкости. Анна Сергеевна берет стакан и самолично поит раненого, приподняв его голову белой ручкой.
– Вот ведь какие нежности, – горько ухмыляется Стоха. – Знал бы, что так забавно умирать, давно бы помер…
– Пей, Лешенька, пей…
Лешенька пьет и хвастает в перерывах между мучительными глотками:
– А ведь это я Аникеева из Казачьего Тына шуганул! Иначе он бы все о вас, Анна Сергеевна, выведал…
– Что ты мелешь, Пряхин? – выпрямилась вдруг Анна Сергеевна.
– Да ты не бойся, Тошенька, – улыбается Пряхин – я был нем, как могила…
– Бредит? – возвращается к прежнему диагнозу Игорь. Но Анна Сергеевна не отвечает, стоит – бедная, бледная, омут ока удивленный на раненого наведя.
– А с ребеночком все в порядке, не беспокойтесь. Уход за ним организован квалифицированный… Хитрозадый Миндис додумался оформить его как подкидыша в лядовский приют. Если б вы обратились в полицию, это сразу бы вскрылось, но – вы не обратились…
– Я мигом слетаю, – подхватывается Игорь, ища глазами свой шлем.
– Не надо никуда летать, Игорек, потому что ребеночка ты там не найдешь, – предупреждает кто-то девичьим, смутно знакомым голоском.
– Вика! – то ли радуется, то ли озадачивается Анна Сергеевна. – Ты как тут?
Вика стоит в полном облачении небоскребного мойщика окон, телескопической щеткой поигрывает, сигареткой попыхивает.
– По делу я, Анечка, по делу… Меняю вашего ребеночка на моего эстонца!
– Это на того, который датчанин? – уточняет Анна Сергеевна.
– А хоть бы и датчанин, вам-то какая разница?
– Да зачем он тебе сдался?
– Должен он мне, вот зачем…
– Много?
– Для меня – много…
– Который час? – стонет Стоха.
– Спокойной ночи, кореши, боишься пропустить? – скалиться Вика.
– Врубите ящик, – просит Стоха. – Там… там ее этот… датчанин…
– Бредит? – упорно держится своей версии Игорь.
– Какая разница? – пожимает плечами дядя Сева. – Что нам, трудно включить телевизор?
– Indeed, – присоединяется к нему американец.
– Доктора мне! Врача! – вопит с подлинным вдохновением труса, пришедший в себя бармен Никита, которому досталось на горькую долю вымогателя и kidnapper-а[103] три проникающих ранения в нехорошие, жизненно важные места. – Хочу жить, не хочу умирать! Спасите, спасите меня, мать вашу!