Быт поселенцев был незатейлив. Основой рациона были хорошо знакомые фиолетовые ягоды, которые ели сырыми, либо варили с небольшим количеством воды, получая в итоге нечто вроде киселя. Вкус ягод от этого, впрочем, ничуть не улучшался. Золотисто-желтые шары, медленно дрейфующие по озеру, тоже были съедобны. Они наливались спелостью примерно за три месяца, выныривая со дна озера тугими, зелеными мячиками не больше теннисного и вырастая в легкие, пористые, словно губка для мытья посуды, шары. Её они и напоминали по вкусу, если предварительно не были сварены. Тогда получалось нечто вроде сладковатого пюре, будто сваренного из перемороженной картошки.
Вода в озере была пресной и безвкусной, как и все в этом мире.
Плоды и семена земных растений иногда заносило в этот мир, но прижиться смогли не многие. В большинстве своем это были растения неприхотливые, устойчивые к жизненным невзгодам, размножающиеся всеми возможными способами, кроме опыления. Кроме вишни и сливы, ползущих приятными глазу, такими земными островками зелени вправо и влево от лагеря, Катя опознала мяту, которую добавляли в ягодный кисель, пытаясь придать ему если не вкус, то хотя бы запах, и еще один злостный огородный сорняк – осот. Оказалось, что вареные корни осота приятны на вкус и годятся в пищу, а из стеблей и листьев Иван Петрович готовил отвары и настои, бывшие лекарством от всех болезней: от высокой температуры до бородавок, за полным неимением других лекарств.
***
«Ишь, какой мордатый,» – одобрительно отозвался Иван Петрович о Моне. – «А с ушами что? В драке обгрызли?»
«Нет, дедушка,» – засмеялся Руслан. – «Это порода такая – вислоухая.»
«Порода, говоришь? Значит специально вывели?» – расстроился дед. – «Поизмывались над животиной.»
«Ну ничего. И не такие живут,» – сочувственно погладил Иван Петрович кота. И, удивительное дело, кот ему это позволил. Осторожный Моня, после памятного похищения Никитой, всегда был настороже и кружил вокруг лагеря два дня, прежде чем с невозмутимым видом улечься рядом с Иваном Петровичем.
Коту были рады. Животина в этот мир, конечно, иногда попадала и птицы залетали. Пара чаек порой кружила над озером. Один Бог знает, чем они питались. На памяти поселенцев на озеро набрел отощавший ишак: оседланный, с двумя мешками сушеных абрикосов, подвешенных с обоих боков. Сожрано было без остатка все – и ишак, и абрикосы. Где был его хозяин осталось неизвестным. Попал ли он в этот мир и погиб где-то здесь? Или ему повезло, и своенравный ишак сбросил его до того, как шагнул в светящийся туман?