«Значит, Вы так и живете здесь вчетвером?» – грустно спросила Катя.
«Почему вчетвером? Народу здесь полно. Это мы на отшибе живем, а люди в основном там, у Большого озера,» – махнул рукой в сторону Андрей.
«И что за люди? Много их?» – живо заинтересовались вновь прибывшие.
«Вот пойдем меняться, сами все и увидите. Людей то много, а вот таких, как ты – детей почти нет. Не рождаются здесь дети. Совсем не рождаются. Оно и к лучшему, пожалуй.»
Никодим Савватеевич потянулся, похрустывая слежавшимися косточками, и со вкусом зевнул, раззявив огромную пасть. Любил он после пробуждения поваляться в постели, потягиваясь и почесывая свое обширное брюхо. Многопудовое его, обрюзгшее тело с обвисшим, мягким животом и лежащей на нем волосатой женской грудью никак не меньше четвертого размера, колыхалось и перетекало жировыми складками при каждом движении. Телеса свои Никодим Савватеевич любил, холил и лелеял. Выпади ему шанс познакомиться с современными поборниками здорового образа жизни, купчина дореволюционной закваски впал бы в ступор от их теорий. Истязать свое тело нелепыми упражнениями? Добровольно голодать? Ересь и глупость! Хорошего человека много не бывает. А уж порядочный купец меньше шести пудов весу и не бывает. Даже не солидно как-то. Хотя отдышка последнее время мучила постоянно, да и колени с утра не гнулись. А коли резко подняться, то в голове будто в колокол ударяли, отчего перед глазами начинали мельтешить стайки черных мушек.
Никодим Савватеевич почитал себя человеком солидным, степенным, хватким и оборотистым. А потому, даже оказавшись в этом диковинном мирке, быстро оправился от испуга и наладил дела. Поначалу то, смешно сказать, думал, что помер некстати и придется сейчас ответ держать, а грехов то не отмоленных на целую приходно-расходную книгу накопилось. С прежней торговлей масштаб нынешней, конечно, не сравнить. Но сейчас здесь сильнее, да влиятельнее него никого не было.
Зевнув для услады еще разок и по привычке перекрестившись, Никодим начал подниматься. Широко распахнув дверку, он вышел наружу прямо в исподней рубахе и пошагал до отхожего места, сказав по пути сидящему у дверей дюжему арапу: «Мбонго, вели бабам мятного чаю принесть.»
«Доброго здоровьичка, Никодим Савватеевич! Как почивалося?» – прокричала ему вслед крутившаяся поблизости Ганна.
Никодим лишь отмахнулся, не удостоив бабу ответом.
Мбонго – почти двухметровый негр, оказавшийся здесь неизвестно из какого места и времени (в родном его племени жизнь катилась по давно заведенному порядку и не менялась веками) был взят купчиной в помощники за физическую силу и грозный вид. Свирепости ему придавала и выпирающая вперед челюсть с крупными белыми зубами, и постоянно обновляемые рисунки на теле, наносимые быстро каменеющей грязью. Другим способом украсить себя была прическа. Свои длинные, курчавые волосы африканец перекручивал тугими колбасками и щедро обмазывал грязью. Был Мбонго молчалив, исполнителен, грамоте и счету не разумел. Да и не требовалось от него этого. Хозяина своего и его имущество от мелких воришек охранял исправно. Нетребовательный и непритязательный Мбонго ел, что давали, из одежи носил только опоясывающую чресла повязку, спал прямо на земле у порога жилища хозяина. Дикарь, одним словом. И млела от него Ганна, словно от принца заморского, и так, и этак безуспешно пытаясь привлечь его внимание.