– Жопа, она же задница, – говорю я таким специальным назидательным учительским тоном, чтобы ещё больше порадовать Катьку, – бывает нужна для разных целей. В частности, чтобы сидеть. Сидеть – это такой вид не особо активного отдыха. Ничего выдающегося, но многим нравится. Лично я иногда люблю посидеть.
– Отдых – это я хорошо понимаю, – оживляется Шш. – Ты не волнуйся, я и без задницы могу отдыхать. Чтобы как следует отдохнуть, я обычно парю… или как сказать правильно? Становлюсь паром? На самом деле не совсем настоящим паром, но с твоей точки зрения, это примерно как будто пар.
– Да, ты круто устроился, – завистливо вздыхаю я. – Мы тут так не умеем. Поэтому сидим на заднице, как последние дураки. И – внимание, сейчас открою страшную тайну о невзгодах человеческой жизни! – сидеть на мокром мы очень не любим. Неприятное ощущение. Поэтому мы сейчас тут и ходим. Не просто так, сдуру, а чтобы найти мне сухое сиденье. Например, большой камень. А ещё лучше, какой-нибудь пень.
– Так надо было сразу сказать! – восклицает Шш. – Я же всё вокруг вижу, а не только то, что прямо перед глазами, как ты. Вон в той стороне, если к воде поближе спуститься, есть замечательный пень.
Пока мы пробираемся; ладно, это называется не «пробираемся», а «ломимся» через кусты по мокрому скользкому склону туда, где нас ожидает обетованный замечательный пень, я, пытаясь ничего вокруг не сломать и одновременно ни на что не напороться какой-нибудь жизненно важной частью себя, забываю представить, как Катька ломится с нами. С одной стороны, она не то чтобы много теряет, но с другой – Катьке не позавидуешь. Когда связь рвётся вот так внезапно, человек обычно чувствует себя дураком и начинает думать, будто ему примерещилось. Причём вообще всё!
Поэтому усевшись на пень – действительно замечательный, Шш не соврал, достаточно большой, чтобы сидеть на нём было удобно, и при этом почти совершенно сухой – я первым делом представляю, что на пне мы сидим вместе с Катькой. Худо-бедно, но как-то поместились вдвоём. Мы, кстати, и правда тут вполне поместились бы, если бы Катька была настоящая, в смысле, появилась бы тут целиком. Может, не так удобно, как в одиночку, зато тепло. И Катька там у себя, на окраине Измаила, на тёмной улице, похожей на деревенскую, где облетают тополя и нет фонарей, думает: «Это ты, дорогой друг, очень вовремя. Я как раз пожалела, что слишком тонкую куртку взяла».
– Что будем пить? – взволнованно спрашивает Шш.
Из нас троих он единственный настоящий гуляка. Или кутила. Не знаю, как лучше сказать. Ну, не «пьянчуга» же. Вряд ли правильно называть пьянчугой того, кто в жизни ни глотка спиртного не сделал, поскольку состоит из настолько иной материи, что вряд ли вообще существует. То есть существует, конечно, но очень по-своему. Не так, как мы привыкли существовать.