Сзади хлопает дверца.
– Имя? – спрашивает он.
– Скромница.
В выданном маршрутном листе, который по исполнении требуется сжечь, так и сказано. Сегодня она у него третья, последняя. В конечной точке автоматически откроются ворота особняка, и толстый швейцар в черной шубе и маске пропустит очередную гостью внутрь. Новый Год давно прошел, а люди все празднуют, да еще с такими изощрениями. Может быть, сегодня отмечают по китайскому или какому-нибудь восточному календарю? Надо поинтересоваться.
Не надо. Меньше знаешь – дольше будешь. Даже если у пассажирок Новый Год африкано-антарктический, пусть знание подробностей уедет с ними же.
Он только что отвез на место Элизабет и Анестезию. Последняя представилась нечетко, ему послышалось «Анастасия». Мелкие отклонения допустимы, если в пределах разумного. Срочно оповещать заказчика нужно только в случае серьезного нарушения протокола.
Водитель беспрекословно ждет, пока сзади не прекратится возня. Пассажирка переодевается – в особняк все прибывают при полном параде, а из собственного дома, видимо, выходить в виде пришелицы из девятнадцатого века не хочется. Они все переодеваются в машине, хотя это жутко неудобно. Окна, конечно, тонированы в ноль, никто не увидит, но ведь тесно.
Дамочек это не смущает.
Он возит только дам. Еще кто-нибудь, скорее всего, возит кавалеров. Он явно не один такой. Время прибытия согласуется через сеть, ни опоздания, ни спешка не приветствуются. Скорее всего, в промежутках особняк принимает других гостей.
Что только ни приходит в голову. В древности карнавалы с костюмами и масками служили прикрытием оргий. Та же история? Иначе для чего такая таинственность?
Узнать, что происходит после того, как двери за отвезенными дамами закроются, хочется нестерпимо, и все же он похоронит это желание, веселые картинки сгинут, как только в кармане окажутся деньги. Его выбрали за трезвость, взрослость и ответственность.
– Поехали, – командует переодевшаяся пассажирка.
Разрешение получено – глаза открываются. В салонное зеркало видно бальное платье и маску, перьями метущую потолок.
«Скромница». Ну-ну. Наметанный глаз определит возраст и без лица, по сочетанию голоса, поведения, позы и другим мелочам. Дама не юна. Анестезия, кстати, тоже была больше любимых Бальзаком лет. А Элизабет – девчонка. Не ребенок, естественно, а по сравнению с двумя другими. Наверное, студентка или вроде того.
Странная компания. Ну и Бог с ней. Машина трогается.
– – – – – – -
Она идет вперед, в жуткую зовущую тьму. Накатывает чувство нереальности происходящего. Но она идет – с опаской и все возрастающим восторгом.