Великий Правитель отнёсся к нам с подозрением, особенно к нашему многочисленному оборудованию. Разбить лагерь на своей территории он запретил, предложил нам жить в городе так, как живут аборигены. Особенно ему не понравились наши машины, самолёты и вертолёты, разрешение на строительство дорог и посадочной площадки он не дал.
Космодром для челноков с орбиты пришлось обустраивать на краю пустыни, примыкающей к саванне. За нашей деятельностью бдительно наблюдали соглядатаи Великого. Оттуда мы вертолётами добирались в основной лагерь у подножия гор, а дальше караванами по тропам на низкорослых лошадках.
Такие длительные перемещения да по жаре удовольствия совершенно не доставляли. По этой причине я редко выбирался на базу, предпочитая общаться по видеосвязи, благо наша орбитальная станция, раскинув сеть спутников, давала такую возможность.
Большая часть экспедиции обосновалась в незаселённых районах с умеренным климатом и только нашей группе психологов – контактёров да биологу Сивунову, прилепившемуся к нам в качестве медика, приходилось изнывать от тропической жары.
Со временем Великий Правитель выделил нам место во дворце, удивительно, но там оказалось прохладнее, чем в наших палатках с кондиционерами. Чем ближе я узнавал этот народ, тем больше проникался к ним симпатией.
Они были просты и бесхитростны, но обладали чувством собственного достоинства не зависящим от социального положения. Местные жители относились к нам с уважением, но требовали такого же уважения к себе. Близкого неформального общения удостаивались лишь единицы.
Через год я вдруг понял, что аборигены неплохо понимают русский язык, но почему-то скрывают это. Этика переговоров предполагала общение на международном языке, но порой у меня проскакивали фразы на родном могучем и по тщательно сдерживаемым смешкам аборигенов, я сделал вывод, что они отлично понимают смысл моих порой излишне эмоциональных выражений.
Я постоянно жил в ожидании какой-нибудь пакости. Особенно начинал нервничать, когда прибывала новая группа моих коллег. Я знал, что их сто раз проверят все службы, но всё равно ждал подвоха. Я не мог быть уверен в незнакомых людях и старался не допускать их к правящей семье, которая за эти годы стала мне родной.
Когда началась эпидемия, я думал, что кто-то из новой смены притащил заразу. Я знал, что обычная для нас вирусная инфекция может выкосить всё население. Я наседал на Кондратия, чтобы он поспешил с вакциной и пригрозил, что не отпущу его домой, если он не остановит эпидемию.
Когда заболели дети Великого и он сам, я был в панике, тогда во мне вспыхнула такая злоба, что захотелось свернуть шею этому никчёмному биологу, которого интересовала только собственная научная работа, о ней он мог болтать часами.