– Хорошо.
– Ну все, если что нужно будет, стучи в «кормушку».
Он закрыл дверь, оставив меня наедине со своими бедами. Боль ломки, чуть отступившая во время движений, вновь навалилась на меня, стоило только улечься на матрас. Снова пробрал озноб, и я с головой завернулся в одеяло, тщетно пытаясь согреться. Но так стало еще хуже, потому что дольше десяти секунд я не мог оставаться в одном положении. Колени так страшно тянуло, что я, наверное, был бы рад согласиться, чтобы мне вообще отрубили ноги. Тут еще добавилась ноющая боль в позвоночнике, и я проклял все на свете– мучения ревматиков в плохую погоду не шли ни в какое сравнение с моими. Я пытался отвлечься, считая до тысячи, но едва досчитал до трех десятков, как был готов выть в полный голос от раздражения. В довершение ко всему меня пробрал жуткий понос, и каждые десять минут я срывался с матраса и забирался на унитаз, получая облегчение на короткое время, а потом все начиналось сначала. По моим прикидкам, миновало не менее десяти часов моих мучений, но по донесшимся из дежурки сигналам точного времени, передававшим по радио, я понял, что сейчас восемь вечера, а стало быть, прошло всего лишь три часа. Сигареты не помогали– я высаживал их одну за другой, совершенно не накуриваясь и испытывая лишь отвращение, с единственной целью хоть как-то убить время. Я знал, что мне надо хоть немного поспать, иначе я сойду с ума, но сон и не собирался приходить. Стоило только прикрыть глаза, как сознание властно захватывало видение шприца, наполненного бесцветным раствором, и все внутри буквально завязывалось в узел от невозможности утолить сумасшедшее желание уколоться. Кто там что говорил про реальность? Реальна только боль, такая, словно меня вывернули наизнанку и подвесили над огнем. А все остальное, весь этот идиотский мир– действительно только гротеск, странная фантазия стимулированного мозга. Закончился допинг– закончился мир. И есть ли в нем хоть капля здравого смысла? Я вдруг отчетливо понял, что за один– единственный укол подпишу Сергееву любое признание. И как только эта мысль выкристаллизовалась, я уже не мог избавиться от нее. Больной мозг, как взвесившийся компьютер, начал выбрасывать самые фантастические варианты возможной добычи кайфа из моего тайничка– начиная от переговоров и торга со следователем и кончая подкупом дежурной смены изолятора. Психоз нарастал с такой скоростью, что я почти перестал контролировать себя, подчиненный лишь идее кайфа. Срочно требовалось хоть чем-то занять мысли, переключить их хотя бы на время, но мне никак не удавалось это сделать, и огромный дикий зверь, грызущий мою душу, вот-вот был готов вырваться наружу.