Я не мог уснуть и поднимался среди ночи, срывал с себя эти мысли, опутавшие меня, словно колючие растения. Будил Человека-Порошка, вне зависимости, нужно ему с утра на работу или нет. Мы смотрели телек, нанюхавшись нашей любимой дряни. Иногда я лениво цеплял его своими фразочками, и мне было так легко, как в невесомости. Казалось, я могу воспарить к потолку и сквозь крышу в небо, в космос, никогда не возвращаться.
Когда днем я шел к Эллеке, мне было так тяжело, точно я волочил за собой валун. Так и тянуло оглянуться – может быть, за мной остается рытвина в полметра глубиной. Хотя я никогда не появлялся перед Эллеке под воздействием, он догадывался, что я продолжаю. Иногда мне казалось, что он способен в подробностях описать день или дни, что я провел без него. Он тревожился обо мне все больше. Его спокойствие пошло трещинами, вот-вот могло развалиться на осколки. Хотя он все еще избегал ругательств и крайне редко употреблял пренебрежительные словечки, но за почти год со мной многому научишься.
– Я просил тебя не встречаться с этим уродом.
– С этим не встречаюсь. Встречаюсь с тем. Какие могут быть возражения? Просто дружеская посиделка.
– Пожалуйста, я прошу тебя, избавься от него.
«Скорее от тебя, чем от него», – бормотал я себе под нос.
– Что? – переспрашивал Эллеке, не веря, и его лицо теряло последние крохи безмятежности. Я как будто бил его, не касаясь. Это было его ошибкой – давать мне власть. – Он выбрал низкий способ, чтобы привязать тебя к себе. Неужели ты сам не понимаешь? Тебе всего пятнадцать лет, и ты…
– Ну что я, что?
– Наркоман.
Наркоман? Я не так представлял себе наркоманов. Они где-то там, в бесплатных брошюрах, которые раздают подросткам в школе. Синие лица, красные глаза. А я просто периодически вдыхаю порошок. Ну как, периодически. Не чаще двух раз в день.
Я ржал в ответ:
– Ох, детка моя, все не так мрачно, как тебе представляется, – мне просто необходимо было глумиться. Моя последняя попытка сохранить равновесие, когда земля подо мной ходит ходуном.
У Эллеке не получалось убедить меня, его просьбы не действовали, и он пытался приказать, заставить. Страх за меня был как бензин для его здравомыслия – все выгорало в секунду. Но я был недосягаем и огрызался издалека. Мне было больно наблюдать его беспомощность, но в то же время она провоцировала меня нападать на него с большей яростью, отыгрываться за то время, когда беспомощным был я. Но ему, даже и ослабленному, все равно удавалось загнать меня в угол, и я начинал кричать на него:
– Оставь меня в покое! Оставь в покое! Не все ли тебе равно, где я, с кем я, что я?