Мы поговорили с Алексеем Ивановичем о своих предположениях. Алексей Иванович уже думать не хотел про всякую «нелогичную ерунду», но все-таки выслушал, а потом отправил нас по домам.
Дом… как странно было вернуться сюда после всего, что произошло… как будто после долгого путешествия или глубокого страшного сна. Я зашла в свою комнату и уставилась на стену, на которой когда-то давно Маша Ножова написала предупреждение. Какой нужно быть героиней, чтобы изо всех сил держаться за землю, переживать за людей, забывая при этом, каково это – быть человеком, забывая язык, жесты, себя…
Я вдруг осознала, что стою посреди комнаты, а по моим щекам текут слезы.
Дело об убийце-маньячке обросло новыми подробностями. Я знала об этом из заголовков, но статей не читала – меня тошнило от всего. Я весь день пролежала в кровати и то ли дремала, то ли смотрела в потолок. На телефон постоянно приходили сообщения, и я каждый раз вздрагивала, просыпалась, а в следующее мгновение снова оцепеневала, вспоминая, что Настя больше ничего не пришлет…
Я и верила, и не верила. Настя – убийца. Как сложно это осознать сейчас, когда все позади. Я думала, что бы случилось с нами, если бы мистики не существовало. Раз она копила на меня обиду, возможно, мы могли бы отделаться Настиной истерикой. Возможно, мы бы перестали общаться, и каждая пошла бы своей дорогой. Но Насте в руки попала сила, и она решила воспользоваться ею.
Все из-за зависти… Но почему? Она никогда не давала повода думать о том, что завидует. Она всегда была со мной дружелюбна. А на деле едва не повесила в том тупике. И я не знаю, где бы я сейчас была, если бы не Маша… Не знаю почему, но она все это время помнила, что должна помогать мне – и помогала. Может быть, это из-за того, что я тогда отогнала от нее Рыжкову? Но помнила ли она об этом?
Я села на кровати и вдруг осознала, что должна сделать прямо сейчас. Я бросилась к шкафу и достала оттуда коробку с гуашью. Когда-то, еще в средней школе, я, глядя на Настю, пыталась освоить ремесло художника, но в итоге у меня не хватило терпения, и я все забросила. Краски с того времени, конечно, засохли, но я хорошенько развела их водой, а потом придвинула стул к стене и принялась выводить буквы. Рука быстро затекла, но я не закончила, пока все не стало выглядеть идеально.
Я отошла, чтобы полюбоваться на результат. На стене пестрела надпись: «Маша, ты храбрая».
Когда я убрала гуашь обратно и вымыла руки, в дверь постучались. Вошла мама, улыбнулась мне, хотела что-то сказать, но, увидев надпись, застыла. Я думала, она наругает меня, скажет стереть… но нет. Мама взглянула на меня влажными глазами, а потом шагнула ко мне и заключила в объятия. А я уткнулась в ее плечо и расплакалась.