— Это не разговор, — наглеет Шкаликова. — Да еще с оскорблениями. И слышать такого не хочу.
— А ты и так ни хрена не слышишь! И не видишь ни хрена! Отгородилась от всего на свете забором в пять метров, как магараджа! Тадж-Махал себе вымахала на девять куполов! В четыре этажа, с пальмами в зимнем саду! Аллигаторов там в бассейне развела… Крокодилов!
— Какие крокодилы? Господь с тобой. Рыбоньки просто… красненькие… золотенькие… даже синенькие… Карлики японские…
— Ах японские… Ну извини, Прасковья Никитична. Микадо, значит, в гости ждешь? Только японского императора с императрицей тебе не хватает? Ну зажрались… Ну жлобы! Ну… могла бы я хоть ругаться, как дедулечка! В бога, в царя, в отечество… во весь царствующий дом… в периодическую таблицу Менделеева… в бабу-ежку и в фильтрующийся вирус… в монаха Менделя и иже с ним сущих! В девятую хромосому! В вейсманизм, морганизм и волюнтаризм! И в… дезоксирибонуклеиновую кислоту! А так… Ну что я вам могу сказать?
Все уставились на меня как на припадочную. Гоги зачарованно шевелит губами:
— Повтори. Слово красивое. Никогда не слышал. Дезо… кси… нук… А что это такое?
— Учиться надо, долдон! Предупреждаю! Вы от меня так просто не уйдете: в дверь выкинете — в окно влезу.
Нефтелысик встает, вертит бокальчик и говорит почти скучно:
— Хватит тебе, Лизавета. Мы тоже люди. Скинемся. Когда тебе нужно?
— Сейчас. Налом.
— Сколько?
…Часа в два ночи у нас в саду полыхает костер, я сижу на корточках, перебираю папки, бумаги, расписки и бросаю их в пламя. В треске валежин летят искры, в белом дыму и столбе раскаленного воздуха как черные бабочки пляшут клочки догорающей бумаги.
В воротах гаража торчат две башки — рогатая и гривастая. Им тоже интересно — что тут жгут? А может, просто огня испугались…
Агриппина Ивановна с большим неодобрением наблюдает за мной.
— Что это с тобой творится? Ты что, вино пила сегодня?
— Немного.
— Где?
— У Гоги.
— С чего?
— Сегодня я нарушила все мыслимые и немыслимые законы, Агриппина Ивановна! Потому как закон для всех должен быть только один — никто никого никогда не должен бояться.
— А зачем ты это жжешь? Это же тебе защита. Это же тебе как бы щит, это ж тебе как бы меч… От всего на свете…
— А чтобы самой не соблазниться. Пустить все это по новой в ход! Это же как болезнь, видно, других ломать… Никто и не узнает, что всего этого уже нету, а я буду знать! Я — буду.
— Чудная ты у меня, ой, чудная.
В ворота почти бесшумно проскальзывает «Волга». Она останавливается поодаль, у освещенного крыльца. Из машины выбираются Чич и Карловна. Я их весь день не видела.