Они идут на огонь.
Стоят, греют руки.
Потом Карловна говорит:
— Я имею намерение собрать свои вещи, Лиз.
— Этого ты мне можешь не объяснять.
— Я имею большую вину.
— Да брось ты! Все правильно, Карловна, все правильно.
Они уезжают на рассвете. Кузьма уже получил чемоданчик с купюрами для Беллы. Между прочим, я включила даже проценты.
Уговор дороже денег.
Кое-что еще и осталось. На прожитье. Не мне — Сомову.
Мы не прощаемся. Я сижу над пепелищем и шевелю палкой угли. Они долго смотрят на меня от крыльца, но так и не подходят.
Хоть на это ума хватило…
Лес вдоль трассы на Москву прекрасно рыж. Карловна прильнула к плечу Кузьмы.
Чичерюкин сдает влево, объезжая грязный «жигуль», возле которого о чем-то толкуют гаишник и мужик в черном плаще и беретке. Элга, вдруг резко встрепенувшись, оборачивается.
— Кузьма! Кузьма! Ты видишь этого человека?
Чич поглядывает в зеркало заднего вида:
— Ну?
— Слушай, у него случилась совершенно жуткая история… С женой и ребенком…
— Стоп!
— Что «стоп»?
— Все жуткие истории остались позади. Вычеркивай все, Карловна! Не хочу я ничего слушать. У нас с тобой все впереди. Мы будем жить долго и счастливо…
— И умрем в один день…
Кузьма ощупывает чемоданчик у ног Элги.
— Но сначала отдадим Белле Лизаветины долги.
— Это невероятно, но она мне так и не сказала, кто же ее выручил на этот раз.
— Она всегда выручает себя сама.
Коли б я была рядом с ним, я бы сказала: «Ох, Кузьма Михалыч, если бы так… Если бы!»
Глава девятая
НЕЖДАННО-НЕГАДАННО
Как известно, жизнь полосатая, как тюремная роба смертника. Или нормальный ширпотребовский матрац. Я редкое исключение. Никакой полосатости в моей жизни последнее время не наблюдается. Если зарядило черное, то идет сплошняком, без просвета.
Степан Иваныч уже наутро вместо Элги привел девушку из топографического отдела. С чудным именем Евлалия. Оказывается, в святцах и такое есть. Девушка попросила, чтобы ее звали Ляля. Ее много, и она похожа на лыжницу-марафоншу. Морда обветрена и груба, как у лесоруба. Потаскать за топографами мерную рейку — это силенка нужна.
В дело она входит медленно.
Но я ее пока не тюкаю — мне как-то после Карловны все равно.
Но мое руководящее указание — подавать старушкам на приеме чай с пряниками и конфетками — она исполнила четко.
Бабулька в этот раз попалась малоразговорчивая, хлебает из чашки с присвистом, сосет леденец. И все время ерзает. Словно хочет мне что-то сказать и сама боится.
Я подписываю ей справку:
— Ну вот и все. В кассе доплату топливную получите после шестнадцати, когда откроется. Так что, бабушка, половину пенсии мы тебе сэкономили… За дрова…