Ага, вот с чего она тут ерзает…
Только я ей не верю, конечно. Просто не могу поверить. Смеюсь даже.
— Кому ты платила? Гаше, что ли? Ну, такого просто не может быть.
— Ой-ой-ой! Будто ты и не знаешь, что у тебя на дому еще одна мэрия работает? Да чтоб к тебе попасть, Гашку твою упросить надо, чтобы она в список твой всунула, подсказала, кого тебе принять. Ты же ее слушаешься?
— Так она тут всех знает.
— Вот и дерет со всех! Торгует она тобой, Лизавета Юрьевна.
— Гаша?! Моя Гаша?!
…До дому я несусь, как цапля, по лужам. Ворота и впрямь открыты для свободного доступа в дом. Но в кабинет я не вхожу, услышав голоса, торможу себя в коридоре и ныряю в темную боковуху, где свет никогда не горит, но откуда в проеме хорошо виден дедов стол. Гаша величественно восседает за ним, обложившись бумагами. В солидных очках. У стола стоит Эльвира, владелица салона красоты, проще — нашей парикмахерской, нервно обмахивается газеткой.
Агриппина Ивановна совершенно незнакомым мне голосом делает кому-то втык по телефону:
— Слушай, Марчук, ты зачем отключил воду в парикмахерской? Они с утра открыться не могут. Ремонт? Трубы? А… у тебя всегда трубы! Ну что мне, прости господи, Лизавете докладывать? Ты у нее на ковре давно не был? Соскучился? — Зажав трубку: — Обещается к четырем дать воду.
— Черт с ним… Пусть хоть к четырем.
Гаша бросает в трубку:
— Хорошо, пусть к четырем. И перезвони мне.
Эльвира лебезит:
— Ну, спасибо, Гашенька. И что бы я без тебя делала?
Вынув из кармана, ставит на стол модный пузырь с шампунем и кладет конвертик. Со мздой, конечно. И выходит. Гаша смахивает в ящик стола принесенное. И оборачивается к дивану:
— А у тебя чего?
С дивана поднимается слободская женщина, с лукошком яиц.
Ставит яйца на стол. Гаша просматривает каждое на просвет.
— Свежие, Никитична?
— Побойся Бога, Агриппина.
— Что у тебя?
— Много чего… Архитектор городской рога выставил… Я там сараюшечку в огородах для отдыхающих летом поставила! А он орет — а проект где? БТИ грозится натравить… Теперь счетчик… Крутится как бешеный, а монтеры не идут… Теперь это… Чего ж еще это?
Гаша раскрывает толстенную тетрадку, мусолит карандаш.
— Записываю тебя на понедельник… На прием к Лизавете.
Никитична, обрадованно покивав, выходит.
— Следущий!
Я выбираюсь из боковухи и вхожу в кабинет. Меня даже трясти перестало. От ненависти.
— Я следующая, Гашка! Я!
Агриппина Ивановна, лицом не дрогнув, абсолютно невозмутимо рассматривает меня исподлобья. И, только помолчав, срывается в атаку уже на крике:
— Ну и что? Что такого? Кормить вас всех надо? А? Каждый день! Карловна-то хоть втихую от тебя из своих нас подкармливала! А теперь как? Корове сена дай? Каждый день! Творожок-то ты любишь… А кобыла твоя как принцесса! Только овес и жрет! А на Гришке? Все горит! А я? Да я один фартук два года не снимаю! А кофий твой чертов? Ты ж в себя литрами всякие «арабики» заливаешь! Откуда ж взять-то? А свою первую и единственную зарплату ты всю на книжки профукала! А?! Все про Эйнштейна читаешь… Вот пусть тебя и кормит твой Эйнштейн!