У меня перехватывает горло от ненависти:
— Не надо так. Нина Васильевна… Даже поминать ее… Не надо!
А потом я совершенно неожиданно получаю по мозгам от обожаемой педагогши по полной программе.
Она провожает нас с Гришкой до ворот школьного двора, и, когда я спрашиваю, когда мне зайти к ней, чтобы получить программы к новому учебному году, познакомиться с установками и новыми методиками по преподаванию английского, Нина Васильевна, сняв очки, изучает меня как-то брезгливо-враждебно и даже не без жалости.
— Это отпадает, Басаргина, — ледяным тоном абсолютно безапелляционно заявляет она. — Я тебя в учительши не возьму. Подмокла, что ли? Боишься ручки испачкать? Не собираешься в нашем сомовском дерьме ковыряться? Ты же Басаргина, Лиза! Хоть деда-то вспомни! Ты же никому в школе не спускала… Ни одной обиды… Даже пацанам! Всех метелила! А ведь мы… обиженные, Лиза. Все мы тут… обиженные.
— Вы что? Всерьез? Нина Васильевна?! — Я уже почти ору в ужасе.
— Более чем…
— Да я завтра же шмотки соберу! Гришку под мышку… И к чертовой матери отсюда… Куда глаза глядят… Да на кой хрен мне еще и тут себя гробить?
— Ну тогда ты будешь просто мелкая дрянь. Так — дерьмецо на палочке… Прости уж!
Старушечка моя церемонно кланяется и чешет в школу, держа спинку прямо, как солдатик на строевой, и ни разу даже не оглянувшись.
Мне обидно.
До ожоговой боли.
Ничего себе — пришла к своим…
А своих нигде у меня и нету.
И никто не хочет знать, как мечтает жить некая Басаргина…
Всем на нее наплевать. И у каждого на сей случай — своя личная колокольня.
Гришуня что-то учуял. Заглядывает мне в глаза, теребит:
— Ты чего, мам? Тебя обидели?
— «Белые пришли — грабют… Красные пришли — грабют… Куды крестьянину податься?» — бурчу я. — Это кино такое было, Гришунька.
— С Шварценеггером?! — вспыхивает он любопытством. — Мы с дедом Сеней сколько раз про него смотрели!
«С каким это дедом Сеней?» — вяло думаю я. И только потом доходит. С Туманским, конечно. Сим-Симом. Семен Семенычем. Он же для Гришки — древний дед. И парень про него не забывает.
А я?
Когда мы с Гришкой добираемся до дома и я вижу, что коричнево-аппетитная в хрусткой кожице индюшка из даров кавказского ресторатора уже засажена в духовку и дожаривается, распространяя закусочно-обалденные ароматы по всему участку, я устраиваю Агриппине Ивановне скандал.
Домоправительница даже не протестует, просто презрительно пожимает плечами и, сплюнув, отправляется спать.
Гришка слишком устал, чтобы дослушать до конца вечернюю сказку из сборника братьев Гримм, и тоже отключается.