Иисус и иудаизм (Сандерс) - страница 55

Поэтому большинство исследователей, желающих найти указанную выше связь, обратилось к позиции Иисуса в отношении закона. Если он оспаривал правовую силу закона Моисея, понятно, что он встретил противодействие во время своего публичной деятельности, причем такое, которое могло привести к смерти (хотя это обвинение в рассказе о суде не фигурирует). Этим можно объяснить и возникновение новой секты, порвавшей с иудаизмом. Слабость этой предпосылки в том, что апостолы в Иерусалиме, очевидно, не знали, что Тора была отвергнута: это было вкладом Павла и, возможно, других апостолов, проповедовавших язычникам. В случае Павла аргументация заключалась в том, что спасение основано на вере в Христа, а не на соблюдении Торы, и что язычники должны быть приняты на равных основаниях с евреями (Рим 3:28—30, 4:24 сл.; 10:4—17; 11:20—23 и во многих других местах). Кажется, Павел (в отличие от Клаузнера) не видит возможности подкрепить свою позицию ссылкой на отношение Иисуса к закону.

Тот факт, что первые ученики не знали, что Иисус возражал против закона, заставил некоторых исследователей предположить, что он делал это лишь неявно, не сознавал или не полностью сознавая, что делает Трудно понять, что это дает для исторического объяснения. Этим не объясняется последующий разрыв христианства с иудаизмом. Если ни Иисус, ни первые апостолы не знали, что он неявно возражал против закона, не существует цепочки, по которой слова и поступки Иисуса могли передаться Павлу, повлиять на него и привести к окончательному результату. Об этих словах и поступках можно было бы вспомнить лишь после того, как результат был достигнут. Разрыв не мог основываться на каком бы то ни было намерении Иисуса, хотя после того, как он произошел» можно было бы обосновать его чем-либо, что имело место при жизни Иисуса. В любом случае, неявное отрицание закона не объясняет ничего: ни отрицания закона Павлом, ни соблюдение его иерусалимскими апостолами.

Кроме того, что более важно, представляется неправдоподобным, чтобы Иисус мог возражать против закона в принципе, не зная, что он делает. Если, к примеру, он говорил, что законы о пище соблюдать не следует, он не мог смотреть на это как на освобождение от того, что для истинной религии значения

не имеет. Объяснение, согласно которому Иисус не знал, что делает, хотя и повторяемое в двадцатом столетии, по сути принадлежит девятнадцатому столетию: оно исходит из того, что Иисус хотел очистить иудаизм от грубого материализма и всего внешнего. Дело понимали так, что Иисус сознательно возражал только против некоторых внешних формальностей, но так как они являются частью закона Моисея, а закон един, он фактически возражал против самого закона. Мы должны отдавать себе отчет в том, что Иисус не мог смотреть на вещи так, как требует это предположение. Нереалистично смотреть на Иисуса как на современного человека 6' или на такого, который не знал о стандартном еврейском понимании закона как единого целого. И даже если он (как наивный галилеянин) мог не знать об этом, его противники быстро указали бы ему на его ошибку. Ибо принцип, лежащий в основе закона, совершенно ясен: Бог дал Тору Израилю рукой Моисея; повиновение Торе — это условие, при котором остаются в силе обещания завета; намеренное и не сопровождаемое раскаянием неповиновение означает неприятие закона, неприятие завета, условием которого закон является, и неприятие Бога, который дал закон и завет. Это понимание воспроизводится в дошедшей до нас и относящейся приблизительно к тому времени литературе 08 с таким постоянством, что Иисус и его последователи не могли о нем не знать. Поэтому мы должны отвергнуть гипотезу, что Иисус возражал против закона, не зная, что он делает. Либо он возражал против закона и тем самым преследовал какую-то цель, либо не возражал. (Остается возможность, что он принимал закон, но полемизировал по некоторым вопросам, оставаясь в рамках общей системы, вплоть до противопоставления одного места Писания другому. Такой образ действий был хорошо известен, например, рабби 69. Ниже мы увидим, что большинство хорошо известных диспутов о законе не выходит за рамки еврейской дискуссии.)