– Да, история может выйти интересной, – только и сказал он, больше из вежливости.
– Как бы то ни было, если большевикам удастся дожать остатки роялистов барона Врангеля, а к этому давно идет, возникнет интересный прецедент в мировом праве.
Мертвец в роли главы государства! Смело, а! Только вот такую страну никогда не признают в мире.
– Кто знает? Мертвый правитель – это, конечно, звучит в наше время дико, но есть основания подозревать, что Россия не станет уникальным случаем. Правил же, по слухам, Цезарь еще три года после того, как…
– Опять ваши мертвецкие сказки. Дай вам волю, половину исторических персон объявите мертвецами. – Лейтенант Хаас примостил свой тощий зад на стул, но руки его, как и прежде, постоянно перемещались, короткими нервными движениями оправляя мундир, поглаживая флягу и складываясь причудливыми фигурами. – Всех готовы записать в свою мертвую армию! И Джордано Бруно, и Карла Первого, и… как его… забыл. Читал я про Цезаря, благодарю покорно. Вздор это все. Ни за что мертвецу не управлять государством!
– Отчего же нет? – Дирк не смог сдержать усмешки. – Может, это будет единственная страна в мире с благоразумным правителем, не подверженным ненависти, тщеславию и зависти?
– Ну конечно же. Он будет невозмутим, как сфинкс, и справедлив, словно сам царь Соломон! Только вот подчиняться этот правитель будет своему тоттмейстеру. А что он за птица – никому не известно. Может, заполучив абсолютную власть, он распорядится ей таким образом, что… Вы же знаете этих тоттмейстеров, – Хаас пьяно хихикнул, – они чертовски любят власть. Прямо-таки упиваются ею. Еще бы, ведь их власть крепче всего на свете. Крепче самой жизни, в конце концов.
– Не забывайтесь, лейтенант, – бросил Дирк. Глаза Хааса несколько раз испуганно моргнули, потом вновь наполнились смыслом. – Оскорблять нашего мейстера, беседуя с его подчиненным, – не самая лучшая из ваших затей.
– Прошу прощения. Это… это все Бергер. Его общество пагубно на меня влияет. Сам чувствую себя, как покойник. Он, кстати, вам велел приказ передать… Господи, какая у вас всех кислая рожа, когда вы говорите о своем мейстере… И снова простите. Я пьян, а у пьяного мысли рождаются на языке. Знаете… А ведь когда-то я сам хотел… написать прошение. О вступлении…
– Хорошая была мысль. Возможность на многое взглянуть иначе.
Хаас не заметил иронии. Он был настолько рассеян и увлечен своими мыслями, что мог не заметить и тяжелый «Сен-Шамон»[78], въехавший в блиндаж.
– Молодой был, дурак… Хорошо, что не написал. А если бы написал… сам залез бы в самую большую мортиру и приказал бы дернуть за шнур. Ладно, забудьте. Это я, наверно, глупости говорю. Хотел про тоттмейстера во главе государства сказать. Представляете номер? – Хаас засмеялся, отчего его щеки приобрели нездоровый малиновый румянец. – Повелитель мертвецов во главе государства! Государства живых людей. Господи, они что, гонят эту бурду из топлива для аэропланов?.. Изжога ужасная. Не хотите? Простите, Корф, забыл. Паршивая у вас жизнь, у мертвецов, даже стопку не опорожнить… Так о чем я?