До этого момента у меня была хоть какая-то сила и четкая цель, ради которой стоило жить дальше. Я поискала свободный стул и еле успела на него присесть.
— Если наборщик ожидает изменений — редакторские правки, корректуру — он сохраняет форму со шрифтами.
— Гарет вряд ли ждал исправлений, — сказала я.
— Он был моим… Он мой лучший наборщик. По правилам мы должны хранить формы какое-то время.
Эти правила подарили нам надежду. Мы оба поднялись и молча прошли в наборный цех. В нем почти никого не было, но за станком Гарета стоял его ученик. Мистер Харт открыл один из широких ящиков, в которых хранились формы, все еще находящиеся в работе. Потом он открыл второй ящик, третий. Я перестала следить за ним, потому что мне вспомнился наш опустевший дом.
— Они здесь.
Мистер Харт присел на корточки рядом с нижним ящиком, и я подошла к нему. Наши пальцы вместе исследовали шрифт. Я закрыла глаза и почувствовала разницу ощущения букв под моими здоровыми и обожженными пальцами.
Слова для меня всегда были осязаемыми, но не так, как сейчас. Именно так, наощупь, познавал их Гарет. Мне захотелось научиться читать вслепую.
— Возможно, он хотел напечатать дополнительные экземпляры, — сказал мне постаревший Ревизор.
Возможно, хотел.
* * *
Я была первой, кто вернулся в Скрипторий через несколько дней после похорон. Академическая шапочка доктора Мюррея лежала там же, где я ее оставила две недели назад, после того как сделала снимок. Она снова покрылась пылью, но я не смогла заставить себя ее стряхнуть. Росфрит сказала мне после похорон, что фотографию опубликуют в сентябрьском номере «Периодикал». Даже горе не помешало ей еще раз извиниться за то, что меня на ней не будет.
Но это была не самая плохая новость, которую она мне сообщила.
— Мы переезжаем, — сказала она с полными слез глазами. — В старый Эшмол. В сентябре. Все мы и вместе со всем, что здесь есть.
Я остолбенела. Я стояла так, как будто не поняла ни слова из того, что она мне сказала. До сентября оставался всего лишь месяц.
— Что будет со Скрипторием? — спросила я наконец.
Она грустно пожала плечами.
— Он превратится в садовый сарай.
Когда я шла к своему столу, проводя пальцами по книжным полкам, я вспомнила, как папа однажды читал мне сказку про Алладина. Тогда Скрипторий был для меня лампой джинна, но, в отличие от него, мне на волю не хотелось. Я принадлежала Скрипторию и была его добровольной пленницей. С самого детства моим единственным желанием было служить Словарю, и моя мечта осуществилась. Однако служить я могла только в этих стенах. Я была привязана к Скрипторию, как Лиззи к кухне и своей комнате наверху.