По будням в пять часов вечера я из Скриптория шла в больницу, а по субботам сидела там почти с полудня. Одну из кроватей почти всегда занимал какой-нибудь парень из Издательства. Как только кто-нибудь поступал, сестры сразу сообщали мне о нем, и он становился частью моего обхода. Правда, большинство из них не испытывали недостатка в посетителях. Больница находилась в двух шагах от Издательства, и жительницы Иерихона роились в ней. Палаты были заполнены матерями, сестрами и возлюбленными, которые суетились вокруг раненых незнакомцев, как суетились бы они вокруг своих, если бы могли. Когда в больницу поступал кто-то из местных, они обменивали печенье и ириски на обрывки новостей, лишь бы убедиться, что их мальчики все еще живы.
Я всегда ужинала вместе с Берти.
— Он по-прежнему ничего не понимает, но в вашей компании он ест лучше, — заметила сестра Морли.
Мне приносили ужин на том же подносе, что и Берти. Сестра Морли извинялась за пресную и однообразную еду, но мне было все равно. Это значило, что мне не нужно готовить дома для себя одной.
— Берти, — сказала я, не ожидая ответа. — Сегодня мне попалось слово, которое тебе может понравиться.
— Ему вообще никакие слова не нравятся, миссис Оуэн, — сказал его сосед.
— Знаю, Ангус, но врачи говорят всегда знакомые слова. Это ему точно незнакомо.
— Как же Берти поймет, что оно означает?
— Он не поймет, но я все равно объясню.
— Но вы же знакомыми словами объяснять будете.
— Необязательно.
Ангус засмеялся.
— Вы знаете свою работу, мадам.
— Ну, если ты и дальше будешь подслушивать, то выйдешь из больницы с обогащенным словарным запасом.
— Я думаю, что знаю уже все слова, которые надо.
Берти ел свою еду, как и любой другой мужчина. Иногда я представляла, как он отрыгнет и скажет «извините, мадам», как это делали все остальные. Но когда он наедался, он снова сидел с потухшим взглядом и ничего не говорил.
— Финита, — сказала я.
Глаза Берти даже не моргнули.
— Что это значит? — спросил Ангус.
— Это значит «закончил».
— На каком языке?
— Эсперанто.
— Не слышал о таком.
— Это искусственный язык, — ответила я. — Его специально придумали легким, чтобы каждый мог выучить. Он был создан для мира между народами.
— И как, получилось?
Устало улыбнувшись, я посмотрела на кровать Ангуса: под простыней не было обеих стоп.
— И все же, если этот ваш язык поможет старине Берти, то его придумали не зря, — сказал он и кивнул на поднос с тарелкой. — Можно я доем, если он больше не хочет?
Я взяла тарелку и отнесла Ангусу.
— Как на эсперанто будет «спасибо»? — спросил он.