В кармане у меня лежала шпаргалка со словами, но это слово я знала наизусть.
— Данкон.
— Тогда данкон, миссис Оуэн.
— Не данкинде, Ангус.
* * *
В дверь постучали, и в Скрипторий заглянула миссис Мюррей.
— Начинается, — объявила она и с мрачным выражением лица впустила мальчика в фирменном фартуке Издательства.
Он вкатил тележку со сложенными картонными коробками.
— Издательство предложило помочь с переездом и каждый день в полдень будет присылать мальчиков с тележкой. Они будут отвозить все коробки, которые вы соберете, в Старый Эшмол.
Казалось, она хотела сказать что-то еще, но слов не последовало. Она обвела взглядом ячейки с листочками, книги, стопки бумаг. Наверное, в этот момент ей хотелось быть одной. Ее глаза в последний раз остановились на бюро доктора Мюррея и на его академической шапочке, лежащей на книжной полке рядом. Она развернулась и ушла.
Элси и Росфрит поднялись и вышли вслед за матерью.
— Вы можете оставить коробки на полу, — сказала Росфрит мальчику с тележкой. — Уверена, мы сможем разобраться, как их сложить.
Прерывать работу было нельзя, но вместо утреннего чая мы теперь складывали коробки. Во время обеденного перерыва мы заполняли коробки старыми словарями, книгами и справочниками, которые были нам пока не нужны. В три часа дня приходил мальчик и увозил их на тележке.
Каждый день Скрипторий терял частицу себя. К концу сентября несколько коробок наполнились рабочими принадлежностями каждого из помощников. Настроение было подавленным, и все разошлись без особых церемоний: прощаться в Скриптории стало не с чем.
Я не была готова уйти и вызвалась собрать листочки для архива или переезда с нами в Старый Эшмол. Мистер Свитмен тоже задержался. Он закрыл коробку со своими вещами и оставил ее на сортировочном столе, чтобы потом ее забрал мальчик из Издательства.
— Ты собираешься остаться? — сказал он, посмотрев на мой стол, где вещи все еще оставались на своих местах.
— Может быть, — ответила я. — От вас всех слишком много шума. Я смогу выполнить больше работы, когда вы уйдете.
Мистер Свитмен вздохнул, весь запас его юмора иссяк. Я встала и обняла его.
Оставшись одна, я осмелилась посмотреть вокруг себя. Крепкий и любимый сортировочный стол по-прежнему стоял на своем месте, ячейки были все еще заполнены листочками, но книжные полки были пустыми, а столы — чистыми. Не было слышно ни шороха бумаг, ни скрипа чернильных ручек. Скрипторий лишился почти всей своей плоти, а оставшийся железный каркас окончательно превратил его в сарай.
Следующие две недели я металась между Скрипторием и Редклиффским госпиталем.