Потерянные слова (Уильямс) - страница 233

Мег свернула исписанный лист и положила в чемодан.

Чуть позднее Филип Брукс поставил поднос с завтраком на столик у кресла, в котором сидела его дочь. Чайник с чаем, два кусочка лимона на блюдце, четыре тоста, полная банка апельсиново-лаймового мармелада — еды хватило бы на двоих.

— Пап, выпей со мной чаю! — попросила Мег.

— Ты правда этого хочешь?

— Да.

Любимая мамина чашка ночевала в комнате Мег. Девушка протянула ее отцу — Филип налил чай сперва ей, потом себе, потом добавил лимон в обе чашки.

— Это что-нибудь меняет? — спросил он.

— Это меняет все, — ответила Мег.

Филип наклонил голову, чтобы глотнуть чай, руки у него дрожали. Посмотрев ему в лицо, Мег заметила, что каждый мускул напряжен: Филип отчаянно старался подавить, спрятать от нее эмоции.

— Почти все, — уточнила Мег.

Филип поднял голову.

— Это не меняет ни моих чувств к тебе, папа, ни моих чувств к маме. Ни моей памяти о ней. Кажется, сейчас я люблю ее еще сильнее. Сейчас я очень, очень по ней скучаю.

Они молча сидели в окружении вещей Эсме. Мерный стук мяча в парке через дорогу отмерял ход времени.

Мужчина за кафедрой откашливается, но толка мало: аудитория гудит как улей. Он перекладывает бумаги, смотрит на часы, потом поверх очков для чтения — на собравшихся академиков. И снова откашливается, на сей раз чуть громче, прямо в микрофон.

Шум затихает, опоздавшие рассаживаются на свои места. Мужчина за кафедрой начинает говорить чуть дрожащим голосом:

— Добро пожаловать на десятое ежегодное собрание Австралийского лексикографического общества! — Выступающий делает паузу, которая получается длинноватой. — Наа манни! — произносит он немного увереннее и оглядывает зал. — Так каурна приветствуют группу людей, и я рад, что сегодня здесь целая группа.

По залу прокатывается ропот удивления.

— Для гостей нашего города и, возможно, кого-то из коренных его жителей поясню: каурна — это аборигены, считавшие Австралию своей задолго до постройки этого здания, задолго до того, как на этой земле впервые прозвучал английский. Мы на их земле, но не говорим на их языке. Слова на языке каурна я произношу недаром. В тридцатых и сороковых годах девятнадцатого века их употребляли Муллавиррабурка, Кадлитпинна и Итямайитпинна, старейшины каурна, более известные белым поселенцам как Король Джон, Капитан Джек и Король Родни. Они общались с двумя немцами, изучавшими туземные языки. Немцы записали услышанное, снабдив переводом, чтобы раскрыть сущность фраз другим. Они выполняли работу лингвистов и лексикографов, хотя не считали себя ими. Они были миссионерами, но, совершенно очевидно, любили лингвистику, старались записывать и разбирать устную речь, не только чтобы отразить современный узус языка, но и чтобы сохранить слова и понять их этимологию. Если бы не труд немецких миссионеров, мы ничего не узнали бы о языке каурна, о том, что имело для них значение и что имеет значение сейчас. Сегодня мало кто из каурна говорит на родном языке. Но слова записаны, их значения зафиксированы, следовательно, и каурна, и, осмелюсь предположить, белые вроде меня имеют возможность освоить язык. — Голос выступающего звенит от волнения, лоб блестит в ярком свете софитов. Он делает паузу, чтобы отдышаться. — Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год очень важен для английского языка, хотя, боюсь, это известно лишь присутствующим сейчас в зале.