. Называя свободные экономики этим словом, мы заклинаем их, чтобы они исчезли из поля зрения. И реалии свободных экономик исчезают, чтобы уступить место барочно-причудливой конструкции, разрушение которой до основания является неизменным предметом наших грез.
В процессе нормального диалога новые понятия возникают из потребности в компромиссе, достижении договоренностей, установлении порядка мирного взаимодействия с людьми, не разделяющими наши планы и симпатии, но нуждающимися в свободе не меньше, чем мы. Эти понятия имеют мало общего (или даже не имеют ничего общего) со схемами и планами революционеров. Ведь они позволяют тем, кто их применяет, менять курс, оставлять одну цель и переключаться на новую, корректировать свои методы и проявлять определенную гибкость, от которой в конце концов и зависит сохранение мира.
У себя в мансарде я могу отчетливо и упоенно представлять себе «ликвидацию буржуазии». Но, спустившись в магазин на первом этаже, я должен говорить на другом языке. Только в каком-то очень отдаленном смысле женщина за прилавком принадлежит к классу буржуазии. Но если я все же выбираю относиться к ней именно так, то это потому, что меня околдовало само слово «буржуа» и я пытаюсь распространить свою власть на эту личность при помощи данного ярлыка. Но в разговоре с реальным человеком – продавщицей мне следует отказаться от самонадеянной претензии на власть и предоставить ей самой говорить за себя. В моей речи нужно будет освободить место для ее голоса. И мой язык примет такую форму, чтобы сделать возможным разрешение споров и достижение соглашений, включая договоренность о том, чтобы быть непохожими. Мы обменяемся приветствиями, я скажу что-нибудь о погоде, пробурчу пару слов по поводу политики. И язык сгладит острые углы, сделает реальность более податливой и комфортной. Новояз, отрицая реальность, все усложняет. Действительность утрачивает гибкость, становится чуждой и враждебной. Отныне реальность существует, только чтобы с ней «бороться» и ее побеждать.
Я могу спуститься в магазин и, держа в голове некий план, приготовиться сделать первые шаги к ликвидации буржуазии, о которой я читал в одной из книг по марксизму. Но этот план не выдержит и первой словесной перепалки с моей жертвой. Я попробую навязать свои идеи или говорить на языке, который обычно используют для пропаганды. Но это возымеет не больше эффекта, чем все усилия Ветра в басне Эзопа, когда он состязался с Солнцем в том, кто быстрее заставит путника снять плащ. Обычный язык согревает и смягчает; от новояза веет холодом – он ожесточает. Обычный язык из собственных ресурсов порождает связанные концепты, которые отвергает новояз: «честный» и «бесчестный», «справедливый» и «несправедливый», «право» и «обязанность», «порядочный» и «непорядочный», «законный» и «противоправный», «твой» и «мой». Такие различения незаменимы при свободном обмене чувствами, мыслями и благами. Когда мы свободно высказываемся с их помощью и действуем в соответствии с ними, они создают общество. Его порядки возникают спонтанно, не будучи запланированными и навязанными извне. А неравномерное распределение собственности в этом обществе становится следствием действия «невидимой руки».