Впоследствии в работе «На путях исторического материализма» (1984) Андерсон отвернулся от модных континентальных тенденций, которыми когда-то заполонил New Left Review. «Структурализм» и «постструктурализм» были отвергнуты как враждебные по отношению к продолжавшемуся поиску жизнеспособной марксистской философии. Париж был объявлен «столицей интеллектуальной реакции». А вся троцкистская альтернатива предстала запятнанной французским «преувеличением роли языка» наряду с мифами и иллюзиями, выросшими из ее собственной односторонности. Даже Хабермас, снискавший уважение за настойчивое повторение им левых посулов, не может в конце концов обеспечить связь с настоящим субъектом эмансипации – революционным рабочим классом. Далее в том же духе. Но примечательна во всем этом не смена приоритетов и врага, а скорее, то, что не претерпело изменений и что на самом деле является величайшей иллюзией: миф о революционном рабочем классе, который не просто жаждет освобождения, но желает достичь его в союзе с такими людьми, как Андерсон.
Таким образом, британская «культурная революция», построенная на теории «исторического блока» Грамши, исчерпала себя. Важнейшая составляющая этого блока, революционный рабочий класс, дезертировала где-то в 1970 г. После этого культурные войны переместились в Америку, страну, где никогда не было революционного пролетариата, но была только культура, подлежавшая захвату. Культура оставалась главным полем битвы между левыми и окружавшим их «капиталистическим» порядком. Но сражение велось людьми, которые рассматривали этот процесс только в культурном плане, без отсылки к соратнику в лице пролетариата. Американские борцы за культуру, в отличие от Томпсона и Андерсона, не отказались от структуралистской и постструктуралистской альтернатив, исходивших из Парижа, а приняли их как ключ к перестройке всего учебного плана. Особенно влиятельными были Ричард Рорти и Эдвард Саид. Отказавшись от попыток объединиться с революционным рабочим классом, они вместо этого сосредоточились на лишении американского культурного наследия веры в собственную легитимность.
Ричард Рорти (1931–2007) называл себя «прагматистом», т. е. тем, кто не отличает истинное от полезного. Он писал:
Прагматисты смотрят на истину как на то… во что нам полезно верить… Они считают разрыв между истиной и обоснованием не чем-то таким, что нужно преодолеть, выделяя какую-то естественную и транскультурную разновидность рациональности, которая может быть использована для критики одних культур и превознесения других, а просто как на разрыв между хорошим настоящим и возможно лучшим будущим… Для прагматистов стремление к объективности – это не желание избежать ограничений, налагаемых сообществом, а просто поиск согласия между как можно большим количеством субъектов, желание максимально расширить объем понятия «мы» [Rorty, 1991, p. 22–23].