Точно так же Бадью понимает Французскую революцию как процедуру истины, оправданную «верностью» Сен-Жюста и Робеспьера народному суверенитету. При этом он игнорирует любой исторический факт, противоречащий его теории, и обходит стороной разрушительную историческую очевидность, сопровождая это несколькими выпадами в сторону Франсуа Фюре[135]. Взгляд Бадью на маоизм и его последствия поразительно наивный. В нем выражается своего рода презрительное пренебрежение интересами тех многих китайцев, кто имел наглость с участием относиться к своей национальной культуре, когда французские интеллектуалы в своем невежестве махали ей на прощание. Бадью сидит запертым в своей интеллектуальной крепости, напуская на врага специально подготовленные для этого матемы и нонсемы и не давая пощады тем, чье единственное оружие – Реальное.
Поэтому, когда дело доходит до определения зла, Бадью следует позднему Сартру. Зло – это удел псевдоинтеллектуала, т. е. того, кто не хранит верность процедуре истины, неважно потому ли, что предал ее или был введен в заблуждение симулякром, или потому, что взялся за нее, не соответствуя налагаемым ею требованиям. Абстрактность рассуждений позволяет Бадью держаться своих героев: Сен-Жюста, Ленина и Мао – и в то же время обходить стороной остальных, вроде Гитлера, во многих отношениях схожих с первыми, но, по крайней мере по умолчанию, не являющихся левыми. Но если теория «События» оправдывает Ленина и Мао, то должна оправдывать и Гитлера. В длинных и извилистых пассажах Бадью пытается преодолеть эту трудность, утверждая, что нацистская революция была не реальным Событием, а «личиной» (simulacrum)[136]. Чтобы убедить в этом самого себя, он представляет нашему вниманию ряд искусных нонсем:
В отличие от верности событию, верность личине выверяет свой разрыв не по универсальности пустоты, а по замкнутой частности некоей абстрактной совокупности («немцы» или же «арийцы»)… Изгнанная выдвижением личины «события-субстанции» пустота возвращается вместе со своей универсальностью как нечто требующее осуществления для того, чтобы была субстанция. Что можно сказать и по-другому: «всем» (а «все» здесь неизбежно не обладает немецкой общностной субстанцией, каковая есть не «все», а осуществляющее свое господство над «всеми» множественное «кто-то») адресуется не что иное, как смерть… [Badiou, 2001, p. 74; Бадью, 2006, с. 105–106].
Отсюда Бадью заключает, что «содержанием верности личине… оказываются война и бойня. И это не средства, в этом сама реальность подобной верности» [Ibid., p. 74; Там же, с. 106].