Конечно, в замечании Фуко есть свой смысл. Он хочет подчеркнуть, насколько науки, объектом которых стал человек, являются недавними изобретениями и что они уже уступают место другим формам «знания» (savoir)[55]. Идея человека является столь же хрупкой и преходящей, как и любая другая концепция в истории человеческого познавания, и должна уступить под напором новой эпистемы (структуры знания) чему-то такому, что мы пока и назвать не можем. Любая эпистема, согласно Фуко, служит некой набирающей вес силе, а главной ее функцией является создание «истины», которая отвечала бы интересам власти. Следовательно, нет таких общепринятых истин, которые не являются в то же время удобными истинами.
Теория эпистемы – это возвращение к марксистской теории идеологии. Она предлагает характеризовать любую форму мысли, любую систему понятий, образов и нарративов через призму ее функций по внедрению и поддержанию властной структуры, от которой зависит общественный порядок. Власть, о которой идет речь, необязательно принадлежит правящему классу. Хотя те, кто наверху, неизбежно являются ее бенефициарами. Власть – это то, что сводит все воедино, определяя господствующие и подчиненные позиции. Она в целом поддерживает иерархии, посредством которых привилегии неравномерно распределяются по всему социальному спектру.
Маркс противопоставлял идеологию науке, утверждая, что первую нужно понимать через ее функцию, а вторую – через ее истину. Поэтому наука принадлежит к материальной инфраструктуре, от которой зависят все институты, а идеология является лишь побочным продуктом системы. Фуко между тем не проводит четкого различия между эпистемой и другой, объективной или объяснительной формой «знания». Кажется, нет такой привилегированной позиции, с которой можно было бы распознать эпистему эпохи, но которая не была бы пронизана собственной эпистемой. Отсюда встает вопрос – не думаю, что Фуко когда-либо отвечал на него, – относительно метода, который оправдывал бы его наблюдения. Действительно ли он занимал беспристрастную точку зрения, которая давала бы ему право делать их?
В ранних работах Фуко определенно содержится много интересных идей. Но релятивистский метод, который отождествляет реальность со способом ее восприятия, должен заставить нас усомниться в том, что они пришли к автору ценой больших усилий. Ведь этот метод позволяет ему сразу перескочить на финишную прямую исторического исследования, минуя сложный путь эмпирических изысканий. Подумайте, что действительно нужно было доказать тому, кто считает человека артефактом, да еще и недавним – даже более близким к нам по времени, чем средневековые и ренессансные гуманисты, превозносившие человеческие добродетели. Поэтому, чтобы правильно оценить мысль Фуко, следует попытаться отделить друг от друга две ее составляющие: релятивистское передергивание фактов (оценивая эту часть, мы рискуем чересчур быстро отвергнуть всю теорию) и «диагностический» анализ скрытых форм власти. Именно этот второй компонент и представляет особый интерес. Он выражается в утверждении Фуко о том, что каждая последующая форма «знания» посвящена созданию дискурса, благоприятствующего преобладающим формам господства и символизирующего их.