Красно-желтые зарницы выстрелов расцветили тьму, но стрелявшие лишь впустую тратили патроны. И тогда злобный, бессильный вой прокатился над ночным городком; люди хватали за уздцы взбесившихся лошадей и прыгали в седла. Но когда первая волна преследователей приготовилась устремиться в погоню, стук копыт уносившегося коня уже растаял в ночи.
Крошку не поймали ни той ночью, ни на исходе следующей, ни по прошествии еще нескольких дней и ночей, в течение которых он не слезал с седла, стараясь оставить как можно дальше в прошлом воспоминания о Большом Билле и его мстительных дружках.
Он знал, что слова Джона Мак-Фарлена не были пустой угрозой. У шерифа Мак-Фарлена имелись свои понятия о справедливости, и понятия эти он распространял с одинаковой последовательностью и на отъявленных убийц, и на случайных нарушителей порядка. Крошка мог не тешить себя надеждами: Джон будет преследовать его повсюду, в случае необходимости пересечет границу соседнего штата, а там, глядишь, и Мексики.
Крошка вовсе не жаждал встречаться с шерифом, но не из-за страха перед Мак-Фарленом. Крошка Билли был еще совсем юн, но его земляки в горных диких землях, лежавших к югу-западу от этого штата, говорили о нем с должным почтением. Крошка не хотел убивать шерифа. Во-первых, Мак-Фарлен был порядочным человеком. Во-вторых, ковбой понимал, что со стороны то, что он сделал в «Антилопе», выглядело самым настоящим злодейским убийством, лишенным смягчающих обстоятельств. Шериф никогда не возражал против честного поединка, но убийство — дело совсем другое. Положа руку на сердце, Крошка не мог не признать, что расправа над Большим Биллом не имела ничего общего с поединком. У Харригана даже не было при себе оружия; когда Крошка вытащил свой «сорок пятый» и нажал на курок, Билл просто держался за бока и покатывался со смеху.
Каждый раз, вспоминая об этом, Крошка готов был проклинать последними словами нелепый случай и себя самого. В глазах десятка свидетелей он совершил безжалостный, бесчеловечный поступок. Откуда им было знать, что всепоглощающий ужас перед мерзкими гадинами, который преследовал его с младенческих лет, на мгновение заставит его спятить? Он никого не сумеет убедить в том, что не отдавал отчета в своих действиях, разряжая револьвер в безобидного зубоскала.
А коль скоро, к худу или добру, в Крошке все же осталось достаточно обычных человеческих слабостей, чтобы не желать раскачиваться в петле на высоком суку, он день и ночь скакал по прерии, не щадя своего мустанга, и отнюдь не случайно наведался в лагерь Черного Джима Бакли. При виде Крошки, покрытого толстым слоем пыли и одуревшего от проведенных верхом бессонных ночей, Черный Джим не выказал ни малейшего удивления.