Бабушка, улыбаясь, простилась, хотя глаза не скрывали ледяного презрения к сотрудникам. И не надо было слов, чтобы понять: «Вы же мизинца моего сына не стоите, бездари».
И как-то самой собой, помимо моей воли, я тоже снисходительно кивнула, прощаясь, вдруг почувствовав себя дочерью великого человека.
Дома бабушка поставила банку на подоконник, рядом с другими банками, накрытыми марлей. Мама, передернувшись от отвращения, вышла на кухню, а мы с бабушкой стали внимательно оглядывать комнату: надо было найти весеннюю муху. Нового жильца нужно покормить с дороги. Муха дремала на потолке. Я взяла сачок.
— Осторожно, не убей, — сказала бабушка и вышла на кухню.
Из кухни слышалось: «Неужели ты, Тамара, не понимаешь, что твой муж талантлив?» — «И поэтому бросил университет, остался без специальности». — «Да Николай еще ребенком разбирался в биологии не хуже профессоров».
Я понимала, что бабушка не права, когда защищает папу. Но, слушая неоправданную похвалу себе, я хоть и краснела от досады и смущения, однако где-то далеко, в глубине души, соглашалась с бабушкиным убеждением: «Кира на редкость смышленая девочка».
Часы на стене щелкнули и пробили семь раз. На улице светло. Я вынула учебник по математике и стала читать условие задачи.
За окном так кричали воробьи, что я не сразу расслышала приглушенный звонок телефона.
— Это ты?
Я не ожидала, что Сережа еще позвонит мне когда-нибудь, и молчала.
— Кира, я же слышу: это ты. У тебя ручка во рту, и ты по ней стучишь зубом.
— Чего тебе? — спросила я сипло.
— Ты чего делаешь? Я не сержусь, просто хочу поговорить с тобой. Нужно увидеться.
— Решаю задачу.
— Не решишь, я еле-еле справился. Дам списать.
— Не нужно.
— Ты можешь выйти?
— Нет, — ответила я.
— Ну тогда слушай. — Голос Сережи стал злым. — Я хотел по-хорошему, хотел просто узнать. Ты специально подсунула мне дырявую лодку? Я чуть не утонул сегодня.
На горло мне что-то давило, и я ответила сиплым басом:
— Лодка была новой, на ней никто никогда не плавал.
— Но швы, швы, — прошипел Сережа, — они стерлись и пропускают воду. Значит, она долго у вас валялась и швы сгнили, я чуть не утонул. Я сейчас принесу тебе ее, спасибо за подарок!
Теперь я пропищала в трубку испуганно:
— Нет, нет, пожалуйста, не надо.
— Можно подумать, что ты ее украла, — сказал Сережа. — Я сейчас занесу…
Я очень испугалась, но почему-то сказала спокойно, с достоинством:
— Хорошо, неси, только вместе с шахматами.
— Ты дура, злая дура, — сказал Сережа и повесил трубку.
И лодку, и шахматы я действительно взяла без спроса: и то, и другое у нас лежало без дела на антресолях. Но сейчас я думала о другом. Вот Сережа пришел в заводь. Взрослые красят катера, смолят швы лодок. Сережа достал из рюкзака сложенную лодку, легкие весла, насос. Наполнив лодку воздухом, он положил аккуратно чехол от лодки и насос в рюкзак, снял ботинки и, закатав до колен брюки, вошел в ледяную воду. Нужно знать Сережу, чтобы представить все это. Другой бы мальчик поежился от холода, улыбнулся взрослым: «Неказистая моя, не как у вас лодочка, не шикарная моя яхта, но для меня пока и такая сойдет». Или так: «Моя брезентовая лодочка лучшая из всех, удобная: сложил — и унес домой, разложил — и плыви в ней себе на здоровье».