Оказывается, знать и видеть – не одно и то же. Просто знать куда как проще. Когда это перед глазами, то любые слова приобретают значение. Становятся реальными. И это именно то, о чем говорила Тася – готов ли он к такой жизни, когда каждый день может быть нанесен удар под дых?
Выпустив пар у Вересова, когда его деятельный ум выстроил план обороны и наступления на Каргина, он вернулся в свой кабинет и снова запустил эту гребанную флешку, будто ему доставляло удовольствие истязать себя. И пытался примириться с мыслью, что это тоже она. Она и вот такая. И это с ней. И теперь уже с ним. Будет всегда, никуда не делось и не денется. И как жить, когда теперь уже видел?
Закревский долго курил, чего никогда не делал в своем кабинете. Тушил окурки о пепельницу, потом начинал новую сигарету. Одну за другой. Когда начало тошнить, плюнул и, заглянув к Вересову со словами «Я на сегодня сваливаю», вышел на улицу. Воздух был странный. Теплый и одновременно свежий. Наверное, ветер. Он трепал волосы и заставлял сердце биться сильнее. И дышать полной грудью.
Потом он поехал домой. Не к Нике. К себе. В полной уверенности, что в этот день быть с ней просто не сможет. И еще сильнее ужасался себе – думал ведь, что сможет. Уверен был. Считал, что все чушь. Важно здесь и сейчас. А оказывается, гребанного файла с нарезкой достаточно, чтобы всю жизнь перевернуть вверх дном. И показать собственное малодушие во всей красе.
И трусость.
Перед будущим. Когда такое вот прошлое.
Дома нашел старый коньяк, оставшийся хрен знает с каких времен. Поставил перед собой. И долго смотрел на бутылку. Ужраться. Не выход. Легче не будет. Перед глазами все еще мелькали кадры. Совсем другие, чем в файле. Клуб, она без белья под мигающим светом, потом полумрак в автомобиле. Душ в гостинице. Пол. Стол. Кровать.
Диван в кинотеатре.
Когда впервые противно и мерзко стало самому. От себя.
Если вдуматься, был ли он одним из всех? Она ведь их даже людьми не особенно считала. А может быть, человеком она не считала себя. Нормальным человеком, который стоит большего. Или ей не нужно большего? Довольно «видеопотока»?
«Я соскучилась, Слав», – было еще и это. Сказанное неожиданно для него. В тот момент, который он считал переломным для них обоих. Может быть, придумал? Может, переломил ее тогда, когда не хотел ломать? Потому что искренно считал, что сломали ее до него.
Может быть, он никакое к черту не лекарство, как хотел думать. Идиот, хотел ведь. Слишком тщеславен, слишком себялюбив.
А потом приходит Каргин и, зная наперед, что любое себялюбие, любую гордость из человека легко вышибить, подсовывает под нос то, чего лучше не видеть. Но если уж увидел, остановиться невозможно. Будешь смотреть. Будешь перемалывать это в себе. Будешь ненавидеть – себя. Ее. Весь этот гребанный мир, в котором есть каргины и поток мужчин, которые прошли через ее тело.