В субботу по доброй традиции и обязанности, вмененной ему отцом, он сидел с Машкой, пока они с Маринкой укатили на целый день на какую-то презентацию какой-то книги какой-то очень известной писательницы. Машка вела себя почти прилично. Старательно делала английский, но математику в очередной раз свалила на Кира.
А после обеда позвонил Новицкий – традиционно внезапный и бурный, как горный ручей.
- Ну и как оно там в лоне родной семьи? – вместо приветствия выдал он.
- Кормят, поят, сказку на ночь читают. Завидуй.
- Чему? Что тебя сказками кормят? – благодушно заржал Андрей.
- Дурак, - легко выдохнул Кир и заржал в ответ. – Если бы тебя сказками про Рапунцель кормила восьмилетняя сестра, ты б понял.
- Сестрааа, - многозначительно протянул Новицкий и почти серьезно сказал: - Ну вот с сестрой и приходи на спектакль. Приглашаю. У меня премьера.
- Когда?
- Завтра в семь.
- Пятый зайчик в третьем ряду?
- А тебе слабо друга поддержать?
- Да разве ж я отказывался? – хохотнул Кир. – Пригласительный на два лица. Букет и овации гарантирую.
- Можно без букета. Пригласительный будет в кассе. Театр «Маховик».
- Чего? – офигел Кир, разом растеряв весь свой сарказм.
- Пригласительный, говорю, в кассе заберешь. На твое имя будет.
- Повтори, че за театр, чудик!
- «Маховик»…
- Ты ж говорил ТЮЗ!
- Это ты говорил, - от души рассмеялся Новицкий.
- То есть… с ушками и хвостиком я тебя не увижу?
- Перебьешься!
Кирилл почесал затылок и мимолетно подумал о том, что все-таки еще вопрос, кто из них больший клоун. А потом совершенно серьезно выдал:
- Варвара с твоими будет?
- Разумеется, - так же серьезно ответил Андрей.
- Завтра в семь, «Маховик». Пригласительный в кассе. Будем без опозданий, обещаю!
Новицкий пробурчал что-то невразумительное и отключился. А Вересов замер в сложном положении, ощущая себя сплошным вопросительным знаком, перед очередной дилеммой. С Машкой в театр – перспектива заманчивая, конечно. Если бы не одно но. В театр он хотел с Митрофанушкой. И даже тот факт, что он самому себе дал слово ни в коем случае ей не звонить, в чем он уже успел несколько раз усомниться в течение этой недели, сейчас оказался под еще бо?льшим сомнением. Это нецелесообразно. Она ему нравилась. Стоило это признать. Нравилась настолько, что мириться с ее нежеланием целоваться с ним он не намеревался, несмотря на собственные принципы никогда не настаивать, если женщина не хочет.
С другой стороны, так ли она не хотела? Его щека все еще помнила ее оплеуху. А губы помнили, как дрогнули ее губы. Что это было такое, а? И надо ли с этим разбираться?