По дороге к начальству Денис наткнулся на Грищенко, все еще тусившего в части.
— Ты чего здесь?
— Мы с Юрцом уехать договорились, его жду, — отозвался Лёха и кивнул прямо по коридору: — К уродцу?
— Угу, — буркнул Дэн. — Олька ушла?
— Ждала, пока наши помоются, чтоб в душ забуриться, — заржал Грищенко.
— Не гореть, Леха!
Пирогов мурыжил долго: с чувством, толком, расстановкой. Кипела не только Басаргинская голова, он сам готов был взорваться в любую минуту, сдерживая себя из последних сил, которых действительно не осталось. Так что, даже оказавшись на свободе, не понял до конца собственного счастья. Наконец-то можно было ехать домой, если бы не одно «но». Он так и не знал, что с Олей. То ли давно свалила, то ли торчит где-то на базе.
И откровенно не понимал, что для нее лучше в ее состоянии. Не понимал, какого черта она оказалась рядом с погибшим. Сидела б в машине, как обещала! Денис вспомнил ее глаза — огромные, пустые, потерянные, словно она была не там, на бордюре, рядом с накрытым телом. И он хорош, позволил. Надо было выволочь ее хоть за шкирку, не пускать. Четвертый ранг — для нее как попасть в ад.
Дэн выругался в космос и, достав телефон, набрал Олю.
Она ответила почти сразу. Будто перед глазами промелькнуло: услышала звонок, всполошилась, нахмурилась, стала рыться в карманах своей слишком короткой для февраля куртки. А увидев, кто звонит, зависла всего на секунду — взгляд светлый, больной, почему-то удивленный — с тем, чтобы мазануть пальцем по экрану. Каждое действие, черт подери, как если б сам видел. Когда успел-то так ее изучить?
— Дэн, — услышал он Олин голос, безжизненный и какой-то далекий.
— Ты где?
— Я… еще на базе… ну, на улице. Я не ушла. А ты?
Не ушла. В дом, где одна, — не ушла. После всего, что видела ночью, — не ушла. Дэн рванул к раздевалке.
— Я сейчас выхожу. На сегодня наконец-то все. Подожди немного, домой поедем.
— Я и жду. В смысле, тебя жду, — последнее — совсем тихо.
Очень скоро оказавшись на улице, Денис увидел Олю.
Она стояла уже за КПП, пряча нос в шарфе. Длинный испуганный молодой жирафик. К тому же, кажется, изрядно замерзший. К концу месяца в начавшейся схватке зимы с весной зарядили сумасшедшие ветра и сырость вдохнуть не давала. Оля, похоже, в самом деле и не дышала. Или дышала лишь через раз. И на лице — не только следы переутомления или грусти. Она все еще была дезориентирована и вряд ли могла разобраться в собственном состоянии.
Едва Дэн очутился рядом, она сама потянулась к нему всем своим худеньким телом, казавшимся обманчиво хрупким даже в объемной зимней одежде, и вдруг сказала голосом, в котором по-прежнему жизни не было: