- Мы оба сошли с ума, понимаешь ты это? – ровно спросила Мари.
- Понимаю. Но я счастлив этим сумасшествием.
- И что мне с тобой делать? – вздохнула она, посмотрев в небо. Что ей делать с собой? Коротко обняла его за шею и, склонившись, прошептала на ухо: - Вставай… поехали?
Мишель легко поднялся, взял ее руку в свою и, улыбнувшись, притянул к себе.
- Поехали. У нас есть еще несколько часов.
XIX
1185 год, Фенелла
Последние свитки были подхвачены языками пламени и постепенно сожжены ими. Радостный огонь, потрескивая, так и норовил пустить искру из очага. Маркиз де Конфьян стоял у окна, глядя на закат. Сама природа объята кострищем с запада. Она вот-вот догорит, превратившись в черный и седой пепел ночи. И этот снег – его клочья. И его жизнь – погаснувшая искра, вылетевшая из камина, но так и не разгоревшаяся.
Серж медленно подошел к столу. Там оставался один-единственный свиток – его последняя канцона. Другой не будет. Ему больше не для кого их писать. Перечитал длинные неровные строки и усмехнулся. Она просила канцоны повеселее. Что ж, и эту тоже – в огонь. Слишком много в ней было надежды. В Серже ее не осталось вовсе. Он сам все уничтожил.
Направился к камину и протянул руку к пламени, ожидая, как его языки обожгут кожу и отнимут надежду, заключенную в слова.
- Тебе дров мало, что ты вздумал бумагой топить очаг? – услышал он за спиной.
Паулюс вошел без стука, уселся на стул и осмотрелся.
- Чувства на ней горят жарче дров, - равнодушно ответил маркиз. – Что там у тебя опять?
- Да не у меня. У герцогини твоей…
Серж вздрогнул. Его герцогиня…
- Увы, она не моя… - пламя, наконец, лизнуло ладонь. Ничуть не больно. Уж, во всяком случае, не больнее того, что в душе. – Что ты имеешь сказать?
- Старая Барбара приходила. Напуганная какая-то, словно черта увидела. Сказала, что больна герцогиня сильно. Про обморок что-то говорила… А Андреас-то наш все пропадает невесть где который день. Барбара тревожится.
- Кто-нибудь послал за месье Андреасом? – спросил он, отгоняя от себя мысль, что должен немедленно мчаться к Катрин.
- Барбара, наверное, послала, - почесал затылок Паулюс. – Я решил сразу к тебе… Зря, наверное… Ну, я тогда пойду, - монах поднялся.
- Ступай, - бросил Серж, не глядя на него.
Оставшись в одиночестве, он еще долго смотрел на догоравший закат, сжимая в руках единственный оставшийся у него свиток. И чувствуя боль от ожога на ладони. Эта борьба с самим собой была нелепа. Все предрешено заранее. И все-таки боролся. Чтобы сохранить остатки разума.
Когда на землю спустились сумерки, не маркиз де Конфьян – трубадур Серж Скриб шел к окну герцогини. Когда зажглась в небе первая звезда, он стоял у стены замка. Снег сменялся дождем, тут же застывавшим льдом на деревьях, а дождь сменялся снегом, стягивавшим траву сплошным белым покровом, серебрившим его виски, когда душа его безо всякой музыки пела последнюю свою канцону, исполненную надеждой.