Как-то в полушутливом разговоре при многочисленных гостях Иван Артемович, поддержанный приятелями, убеждал ее, будто в торговом деле без мошенничества невозможно обойтись. Что-де мошенничество мошенничеству рознь. Плутуют все. Плутовство как бы входит в правила. В доказательство взял пример из картежной игры: нельзя подменять карту, передергивать, пользоваться колодой крапленых карт — это подлость. Картежный жулик не будет принят в обществе. Но ведь никто не осуждает игрока, который блефует. А что такое блеф, как не надувательство? Ведь тот, кто блефует, намеренно вводит партнеров в заблуждение — обманывает. Но его же не обвиняют в мошенничестве. Всякий, садясь за ломберный столик, знает про это неоговариваемое условие. Точно так и в торговом деле существуют признанные всеми правила — узаконенный обман. Но есть жульничество, которое преследуется законом и которое считается недопустимым. Если среди купечества и встречаются типы, не брезгающие подобными средствами, так действуют они тайком. И уж коли мошенника уличат, так ему никто не подаст руки, его не пустят на порог в порядочном доме, ни одно благотворительное общество не примет от него пожертвований, хотя бы и назначенных для самых благородных целей.
Не все Елена Павловна поняла, поскольку не была сведуща в картежной игре, но одно уяснила твердо: ее супруг Иван Артемович Валежин ни за какие блага не поступится своей честью. Он скорее разорится, пойдет по миру, пустит себе пулю в висок — одним словом, поступит так, как поступают в подобных обстоятельствах порядочные люди, но ни за что не унизится до преступления.
Увы, так она могла думать только до вчерашнего вечера.
Открытие сделала неожиданно. Елена Павловна пребывала в каком-то странном полубреду. Чем было вызвано охватившее ее беспокойство, она не отдавала себе отчета. Сидела у себя над раскрытой книгой, давно уже оторвавшись от чтения. Внезапный порыв начавшейся пурги с громким стуком расхлобыстнул форточку, сквозняком загасило свечи. Морозной влагой шибануло в лицо. На улице надрывно одичалыми голосами завывал ветер. Безотчетный страх охватил ее. В полном смятении Елена Павловна выбежала из спальни.
— Глаша!
Та не отозвалась. И здесь, в малом зале, тоже было слышно, как за двойными окнами неистовствовала вьюга. Бесстрастно ровно светили керосиновые лампы, установленные на бронзовых подставках. Тишина в доме казалась подозрительной, таящей опасность.
— Глаша! Ивашка!
Никто не откликнулся. Елена Павловна в смятении кинулась в детскую — там тоже никого.
После она выяснила, что в это время Глаша, Ивашка и старая нянька Мария, полагая, что никто из них до самого ужина не понадобится господам, уединились в полутемной прихожей возле затопленной печи слушать сказки, какими их развлекал хромоногий истопник Поливан. Там же с няней были дети; разинув рты, они слушали наивную небылицу о похождениях отважного королевича, который пустился на поиски похищенной царевны за тридевять земель в тридесятое царство.