— А волю свыше. — Иван Артемович, широко и благодушно улыбаясь, появился в проеме распахнутой двери. — Не ведаю, о чем разговор, — расслышал только последние слова, — сказал он, протягивая своему шурину обе руки, изображая этим жестом не существующую между ними сердечность.
Михаил Павлович не поддержал его игры, подал одну руку, пожатие получилось непродолжительным и вялым. Иван Артемович словно бы ничего не заметил.
— Угадал я? — смеясь, справился он. — О праведниках шла речь?
— О них, — сухо подтвердил Михаил Павлович. — Сознание этого позволяет им, — продолжал он, обращаясь к сестре, — сознавать себя независимыми в нашем мире, подчиненном законам наживы. Им не сладко, но только они по-настоящему свободны и счастливы.
Елене Павловне показалось, что Миша все-таки неприметно сменил тему разговора: отчасти, видимо, этому способствовало появление ее мужа.
— Прекрасная идея, — как бы вовсе не замечая холодности шурина, продолжал Иван Артемович. — Только увы, — скоморошьим жестом развел он руки, — не для нашего брата. Нам от барыша отказываться нельзя. Без барыша — фьють! В трубу.
Как ни тщился Иван Артемович произвести впечатление человека беспечного, в домашнем кругу позабывшего недавние заботы, готового шутить и балагурить, ему не удалось провести Елену Павловну.
Михаил Павлович собрался уходить.
— Нет, нет! Этого я не допущу, — воспротивился Иван Артемович. — В кои-то веки собрались вместе, так и отужинаем у нас. Велю подать шампанского по такому случаю. Удержи его, — наказал он Елене Павловне.
— В самом деле, Миша, почему бы тебе не поужинать с нами?
— Что ж, пожалуй, — уступил тот.
Натянутости не удалось преодолеть и за столом. Усилия Ивана Артемовича создать видимость родственной простоты и раскованности, никем больше не поддержанные, не ослабили напряженности. Разговор продолжился, но так и не обрел легкости, приличной для застольной беседы. Будь Елена Павловна в другом настроении, она постаралась бы внести недостающие теплоту и доверительность. Сегодня она не в состоянии была играть роль гостеприимной и беспечной хозяйки. Ее лицо точно одеревенело, даже слабую улыбку ей приходилось выдавливать из себя.
Почему Иван Артемович заговорил о скуке, якобы царящей в городе, о том, что зимними вечерами горожане маются, не ведая, чем и как развлечь себя, она прослушала.
— Иные, кто помоложе, просто безобразничают, — неожиданно поддержал начатую тему брат. — Трое ухарей своротили афишную будку, затолкали в нее дырявое ведро и посреди ночи давай по улицам катать — весь околоток переполошили.