— По-твоему, среди преступников возможны люди, которые этаким манером развлекаются?
— Их, конечно, немного, но есть, — подтвердил Иван Артемович.
— Но как же… — Елена Павловна растерялась, не находила слов, — позор, потеря чести…
Иван Артемович удивленно глянул на нее.
— Риск только тогда и риск, — сказал он, — когда ставка высокая. Ставя по копейке, можно умереть со скуки — игра потеряет смысл.
— Но то, о чем ты говоришь, не игра, — Елена Павловна сама не замечала, что голос у нее сделался сухим и жестким. — У игроков есть близкие, дети… Получается, что на карту ставят не только свою жизнь, но и честь близких, детей, внуков…
Иван Артемович снова рассмеялся. Его смех точно полоснул ее: какой же это бесцветный, вымороченный смех, будто он самого себя насилует.
— Вот тут-то и всеобщее заблуждение. — Иван Артемович оборвал смех так же внезапно, как начал. — Полагают, что своими действиями можно опорочить сыновей, внуков — те не простят. Чушь! Все простят. Еще и гордиться станут. Чем прославились предки тех, кто сегодня кичится своей знатностью? Тем, что их родичи услуживали извергу Ивану, самодуру Петру, развлекали развратную бабенку на престоле…
Это уже был непристойный выпад в их адрес — ее и брата. Хоть их предки и не служили русским самодержцам.
Михаил Павлович принял вызов.
— Между прочим, ваши дворяне не только прислуживали, но защищали отечество, свою родину, веру. Потомки гордятся этими заслугами предков.
Слова «ваши дворяне» сорвались у него непроизвольно. Он хотел поправиться, но Иван Артемович не заметил оговорку.
— Ну а у кого нет предков среди дворян, им чем гордиться?
— Своей принадлежностью к великой нации!
— Громко сказано, — снова пустил ехидный смешок Иван Артемович. — Нет великой нации! Одно воспоминание. Была, да измельчала. Честь давно на торги пущена. Ценится только богатство, состояние. А уж какими оно путями нажито, потомки не привередничают — берут.
Михаил Павлович горящими глазами впился в противника, готовый ринуться в бой. Сейчас, сию минуту, у него сорвутся слова, после которых примирение станет невозможным.
— Миша, — тихонько проговорила Елена Павловна.
Брат глянул на нее. Жгучая ненависть, пылавшая в его взгляде, потухла.
— Однако мне пора, — сказал он, поднимаясь.
— Неужели не посидим, не побеседуем, — засуетился Иван Артемович. — У меня чудный табак — мигом принесу.
— Не утруждайся, — с трудом придав своему голосу любезные нотки, произнес Михаил Павлович. — Меня, верно, в части ждут.
Только брат ушел, Иван Артемович кликнул Глашу.
— Спустись вниз, скажи, чтобы закладывали сани. Немедля!