— Да, дурак, я вижу, — голос Скола был глубоким и звучным. — Пошел отсюда, пока я не отрезал тебе уши. И проследи, чтобы у этих глупцов внизу было вдоволь вина.
Судя по тому, с какой поспешностью Иаков подчинился приказу, угроза отрезать уши — не пустой звук. Затем глаза Кормака наткнулись на ужасающую и жалкую фигуру — это был раб, стоявший позади тахты Скола, и подливавший вино своему безжалостному господину. Несчастный трепетал всем телом, как раненая лошадь, и причина тому была очевидна — страшная зияющая глазница, из которой был беспощадно вырван глаз. Кровь все еще текла из раны, добавляя темных пятен на искривленное от боли лицо и пачкая шелковые одежды. Какой пышный наряд! Скол одевал своих несчастных рабов в одежды, которым позавидовали бы даже богатые купцы. И бедняга стоял, дрожа в агонии, не смея сдвинуться с места, хотя затуманенным болью взглядом оставшегося глаза он едва мог видеть драгоценный кубок, который поднял Скол, требуя его наполнить.
— Проходи и сядь на тахту рядом со мной, Кормак, — приветствовал Скол. — Я поговорю с тобой. Пес! Наполни кубок лорда франка и поспеши, пока я не вырвал тебе другой глаз.
— Сегодня я больше не пью, — проворчал Кормак, отталкивая кубок, который Скол протянул ему. — И отправь прочь этого раба. Он обольет тебя вином в своей слепоте.
С мгновение Скол пристально смотрел на Кормака, а затем, внезапно рассмеявшись, махнул мучимому болью рабу рукой в сторону двери. Человек поспешно вышел, поскуливая в агонии.
— Видишь, — сказал Скол, — я удовлетворил твой каприз. Но это было не обязательно. Я бы свернул ему шею после нашего разговора, чтобы он никому не смог его пересказать.
Кормак пожал плечами. Не стоило трудов объяснять Сколу, что он отослал этого раба из жалости, а не с намерением сохранить в тайне их разговор.
— Что ты думаешь о моем царстве — Баб-эль-Шайтане? — спросил Скол вдруг.
— Его будет трудно взять штурмом, — ответил норманн.
Скол дико засмеялся и осушил бокал.
— И сельджуки уже как-то в этом убедились, — икнул он. — Я же несколько лет назад обманом отнял его у турка, который им тогда владел. До турков здесь правили арабы, а до них — черт знает, кто. Он старый — фундамент его был заложен давным-давно Искандером Акбаром — Александром Великим. Потом столетия спустя пришли Руми — римляне, — которые расширили его. Парфяне, персы, курды, арабы, турки — все проливали кровь на этих стенах. Теперь он мой, и покуда я жив, моим он и останется! Я знаю его секреты — и этих секретов, — он бросил на франка хитрый и злой взгляд, полный зловещего смысла, — гораздо больше, чем считают люди, — даже те идиоты Надир Тус и ди Строцца, которые перерезали бы мне горло, если бы осмелились.