И я утолял его жажду! У Баб-эль-Шайтана есть тайны, о которых никто не знает, кроме меня. Меня и Абдуллы, чей отсохший язык никогда поведает о том, что видели его глаза, и том, что слышали его уши в черноте под замком, когда над горами властвует полночь. Потому что я сумел прорваться в коридоры, запечатанные теми арабами, которые перестраивали замок, коридоры, о которых ничего не знали турки, что пришли вслед за арабами.
Он замолчал, словно задумавшись, не сказал ли он лишнего. Но малиновые видения вновь принялись плести свои безумные узоры.
— Тебя не удивляет, что здесь нет женщин? А, между тем, сотни прекрасных девушек прошли через врата Баб-эль-Шайтана. Где они сейчас? Ха-ха-ха! — гигант вдруг разразился ужасным хохотом, громом раскатившимся по комнате.
— Многие приходили, чтобы утолить жажду рубина, — сказал Скол, взяв еще один кувшин вина, — или стать невестами мертвых, наложницами древних демонов гор и пустынь, которые берут прекрасных женщин только во время их предсмертной агонии. А некоторые просто наскучили мне и моим воинам, и были брошены стервятникам.
Кормак сидел, подперев подбородок кулаком, его темные брови хмурились от отвращения.
— Ха! — засмеялся разбойник. — Тебе не смешно? Не слишком ли ты тонкокож, лорд франк? Я слышал твои речи — ты говоришь, как отчаянный человек. Погоди, пока ты поездишь со мной в течение нескольких лун! Не просто так меня прозвали Мясником! Однажды я построил пирамиду из черепов! Я резал шеи старикам и старухам, я вышибал мозги младенцам, я вспарывал брюхо женщинам, сжигал детей живьем и десятками сажал их на заостренные колья! Налей мне вина, франк.
— Сам наливай свое проклятое вино, — прогремел Кормак, губы его угрожающе скривились.
— Другому это стоило бы головы, — сказал Скол, потянувшись за кубком. — Ты грубишь своему хозяину, человеку, которому приехал служить. Берегись — не зли меня. — Он вновь разразился своим ужасным смехом.
— Эти стены эхом отражали крики ужасной агонии! — его глаза вспыхнули азартным и безумным. — Этими руками я потрошил мужчин, вырывал языки детям и выкручивал глазные яблоки у девушек — вот так!
Скол пронзительно завопил, одновременно хохоча сумасшедшим смехом, и его огромная рука ударила Кормака в лицо. Норманн выругался, поймал великана за запястье, так что кости затрещали в его железном захвате. Жестко выкрутив руку вниз и в сторону с такой силой, что чуть не оторвал ее, Кормак швырнул Скола обратно на тахту.
— Прибереги свои фантазии для рабов, пьяный дурак, — прохрипел норманн.
Скол развалился на тахте, ухмыляясь, как идиотичный людоед, и пытаясь заставить работать свои пальцы, онемевшие от стальной хватки Кормака. Норманн встал и вышел из комнаты, преисполненный отвращения. Обернувшись в последний раз, он увидел, как Скол неуклюже потянулся одной рукой за кувшином вина. В другой руке он по-прежнему сжимал Кровь Валтасара, который разливал по комнате зловещий свет.